Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 1] - Михаил Гуськов Страница 24

— Не волнуйтесь, Аркадий Михайлович, у меня есть апартаменты, прямо над вашими, в мансарде. Раз уж я ваш секретарь, то должен жить в мансарде.

— В мансарде?! — повторил аспирант. — Зачем же в мансарде? Теперь, с твоими деньгами, ты можешь устроиться хоть в гостинице «Россия». Зачем же ты будешь лишать себя человеческих условий.

— Клянусь вам, Аркадий Михайлович, у меня там абсолютно человеческие условия! — испугался Шелковников, что Недобежкин захочет отделаться от него. — Совершенно человеческие условия: тихо, много места, свежий воздух. У меня там в уголку, в укромном местечке, матрасик, газелей, я даже ночничок провел — люблю читать на сон грядущий. Клянусь вам, там хорошо, а чуть что — палкой мне в потолок постучите, и я к вашим услугам.

— В мансарде, ну что ж. Для начала неплохо! Каждому свое. Начать можно и с чердака, а кончить в канаве, — задумчиво резюмировал аспирант, сам не очень-то вдумываясь в смысл своих слов.

— Зачем вы так?! — впервые за весь день проявил ранимость души юный любитель кинематографа. — Ведь канавы есть только в поселках городского типа, а я хочу умереть в столице, на белых простынях, чтобы меня хоронили великие актеры. Знаете, Феллини…

Шелковников даже прослезился от удовольствия, мысленно побывав на своих триумфальных похоронах. Недобежкин с удивлением подумал: «Интересно, парень не то что бы боится умереть в канаве, а мечтает умереть знаменитым актером. Сколько же идиотов! Бог мой! И я кому-то кажусь таким же идиотом». Но вслух он произнес:

— Знаю, знаю Феллини, как же, третьего дня выпивали с ним!..

— Правда?! — глаза Шелковникова расширились. — А, это вы так шутите. В самом деле, он же сейчас в Италии. Наша пресса сразу бы сообщила.

Они поднялись пешком по лестнице на пятый этаж, и тут у двери в квартиру девяносто один их пути разошлись. Не-Недобежкинвошел в свою квартиру, а Шелковников на цыпочках стал подниматься на чердак и в темноте заскрежетал ключом, который ему дал участковый.

— Это ты? — шепотом спросил Дюков, как только бомж появился на чердаке.

— Я, Михаил Павлович, я! Честное слово Шелковникова — это как клятва Герострата.

— Гиппократа! — поправил его участковый. — Это клятва врачей, а не воров, а ты не врач, а врун.

— Почему это я врун? — в темноте обиделся Витя.

— Потому, что ты — вор! — прямолинейно, без всяких академических выкрутасов резал соскучившийся сидеть в засаде Дюков.

— Я не вор, товарищ начальник, я врожденный артист, а воровать меня заставляли обстоятельства. Вы знаете, Станиславский!..

Но, как и Недобежкин, так и Дюков на этом заходе резко оборвал артиста и по-отечески ткнул его под ребро.

— Заткнись!

Витя, которого за день столько раз били, пусть не сильно, но чувствительно, к вечеру ощущал в теле некоторый дискомфорт, поэтому он взмолился.

— Михаил Павлович, вы же на страже закона, зачем же вы наносите мне моральные травмы? Меня сегодня три раза били! — пожаловался он майору.

— Вот теперь ты дело говоришь! — обрадовался участковый. — Ну, делись соображениями. Артист — это, прежде всего, психолог и знаток жизни, наблюдательный человек.

— Я, Михаил Павлович, очень наблюдательный человек, мне и Кренц в НТК всегда говорил: «Наблюдай людей, Витя!»

— Ну!

— Значит, так, попали мы с ним на бальные танцы. Там собралась вся мафия вокруг какой-то проститутки по имени Завидчая. Хахаль у нее Артур. Жутко красивая девка эта Завидчая. Она там голая ходила, все с ума сошли. Ей дали первое место. Недобежкин — не тот, за кого себя выдает. Вы говорите, он аспирант. Нет, Михаил Павлович, я сначала тоже думал, что он аспирант, а он там, в закутке, двух ликвидаторов так сделал, что я и не заметил, как это произошло, они еле поднялись. Потом у дверей одного подрезал. Видели бы его — бык! Прямо, как Шварценеггер. Знаете Шварценеггера? Этот Шварценеггер как бросится на Недобежкина, а он его — хрясть! И тот на колени и головой — ему в ботинки. Честное слово, он бы их всех там положил, да седой вмешался. Вылитый «Крестный отец» — Иван Александрович. Я и фамилию узнал — Лихачев.

— Ты чего болтаешь, я видел этого Недобежкина! Не похож он на супермена.

— Как змея, Михаил Павлович, как змея. Шш! Чах! То головой, то хвостом! И два — трупами. Завтра заключительные соревнования по «латине» и награждения.

— Может, он каратист? — засомневался Дюков, сердце у него начало радостно замирать. — Неужели по-настоящему повезло? Серьезное дело. — Дюков боялся поверить в удачу.

— Ездят на двух «Чайках», семь «Волг», у них тут все куплено, номера «люкс».

— Номера запомнил?

— Запомнил.

— Так, так, — Дюков обрадованно наморщил лоб. — Драгметаллы, коррупция, проституция, следом появятся валю та и наркомания, — он сладострастно прикинул, что если все пойдет так, как обещает пойти, триумф его веревке обеспечен.

— Как же их всех повязать разом? — участковый на мгновение задумался. — Ага! Бальные танцы!

В голове его мгновенно созрел план: всех апологетов наручников во главе с министром внутренних дел, всех начальников управлений, а также всю верхушку советской и международной мафии заманить зрителями на конкурс бальных танцев. После чего на глазах начальства разом перевязать весь преступный мир с помощью простой веревки по методике Дюкова.

Участковый мечтательно посмотрел в слуховое окно на луну.

Дюков вдруг испугался, что опять, в который раз, дело окажется пустяковым: вместо награбленных миллионов — всего лишь сотни тысяч, вместо организованных кланов — малочисленные банды, вместо спрута коррупции, проникшего во все поры государственного и министерского аппарата, — мелкая сеть взяточничества.

— Господи, если ты есть, — взмолился участковый, — пошли мне настоящее дело. Ведь ты же все видишь. Ты же видишь, что истина в веревке! Почему же ты дозволяешь управленцам так глумиться надо мной?! Во славу твою. Гос поди, дай мне доказать им истину.

Доков решил завтра же с утра тайком сходить в церковь и поставить свечку за успех своей борьбы с сатаной. Да, да, если читатель еще не понял, то дело обстояло именно так — веревки были от Бога, а наручники — от сатаны.

— Завтра я сам пойду на концерт!

Шелковников, с сомнением окинув фигуру участкового, в которой за километр можно было узнать легавого, понимающе закивал.

— Я вас там со всеми и познакомлю!

— Вот и хорошо! — согласился гроза преступного мира. — Ладно, спи. Утро вечера мудренее.

Майор, отечески похлопав молодого человека по плечу, сказал:

— Я из тебя сделаю человека! Хочешь ты, не хочешь, а в кино сниматься будешь, и на главных ролях. Я в тебя верю. Верю!

Шелковников благодарно посмотрел вслед участковому, прорвавшемуся в полутьме к выходу, и стал устраиваться на своем матраце. Луна светила в чердачное окно, пели вокруг его лица комары, ночная прохлада пробирала кости под пиджаком так, что будущий артист поплотнее натянул на себя две газеты, которыми накрывался, чтобы в тепле уютнее помечтать о будущих ролях в кинематографе Он думал не о Недобежкине. а о Дюкове.