Лунный Зверь - Игорь Вереснев Страница 24

Глава 11 Да Винчи

В глубине души Винч не сомневался, Микеланджело настоит на своем. В этом гребаном мире всегда побеждают деньги. И те, кто их любит и умеет «делать».

Сам он деньги презирал. Ненавидел их зарабатывать, тратить, держать в руках. Здорово было бы жить в какой-нибудь утопии, где и слово это вонючее забыть успели. «От каждого по способностям, каждому по потребностям…» Да хрен с ним, пусть и «…каждому по труду»! Лентяем и бестолочью Да Винчи никогда не был. Но утопия она утопией и останется. Место, которого нет. А в том, которое есть, единственном, реально существующем, если ты не полный «шиз», без денег не обойтись. Они нужны, чтобы было что жрать и где спать. Время от времени — что пить и с кем спать. И главное, чтобы оплачивать аренду серверных площадей, на которых крутились другие миры, придуманные и нарисованные. Миры, в которых Винч жил. Они были чуть лучше реального. Чуть более управляемы и предсказуемы. Но строили их по тем же самым законам. «Купи, обмани, укради, заставь, убей».

Мир Дарины стал исключением. Едва Винч понял, что предлагает сделать Рембрандт и, главное, для кого, как согласился. Единственный в жизни раз он попал в команду людей, работающих от души и для души. Исключительно для души. Не ожидающих получить что-то материальное и осязаемое лично для себя. И как все изменилось! Как легко стало творить. Да, творить! Пожалуй, даже так, Творить, с большой буквы. Не выдавливать очередную порцию мозговых испражнений в обмен на энную сумму денег, не думать со злорадством и презрением о заказчиках, разработчиках и будущих потребителях «продукта»: «Жрите, жрите, пока не подавитесь», — реализовывать себя. То, на что обычно уходили недели, сейчас удавалось за считанные часы. Идеи так и выпрыгивали, будто кто заветную шкатулку, спрятанную в тайничке мозга, открыл. Виртуальный мир получался именно таким, каким Винч хотел его видеть. Материал поддавался лепке без всякого сопротивления, будто и сам хотел стать тем, во что его превращали. Да Винчи ощущал себя отцом, пестующим любимое дитя. Что там отцом — богом, без всякой натяжки. И с остальными происходило подобное, несомненно. Винч нырял в рождающийся мир, летал над ним, искренне радуясь каждой новой находке товарищей по команде. Радовался, увидев, как вспыхивает радуга после весеннего дождя. Почувствовав, как пахнет хвоей утренний туман в сосновом бору. Услышав, как затихает эхо шагов под сводами древнего замка. Он даже усомнился, не слишком ли скверно думал о людях, не превратился ли в желчного, вечно ворчащего старика-мизантропа? Вот же, молодежь, вчерашние мальчишки и девчонки, в которых привык видеть ненасытную паству золотого тельца, тоже работают от души и для души. Значит, есть она у них, эта самая душа!

Этот мир становился лучшим из всего, к чему Винч приложил свою руку. Он мечтал превратить его в свободный, доступный каждому Мастеру полигон новых идей и решений. В проект, не связанный юридическими бумажками, взаимными подозрениями и обвинениями. Только слово, честь и порядочность. И никаких денег! От каждого — по способностям, каждому — по потребностям. Для начала — хотя бы по труду.

Утопия опять оказалась утопией. Мальчики и девочки работали для… Может, совесть сладким куличом прикормить пытались? Раз в жизни бескорыстно помочь человеку. Прикормили, потешили самолюбие. И едва благотворительная акция закончилась, начали искать, как с нее дивиденды поиметь.

Мир Дарины умер, но даже похоронить его по-человечески не получалось. «Микеланджело и компания» выпотрошат труп аккуратно, чтобы не повредить то, что понять ума не хватает. Забальзамируют, набьют опилками, подкрасят, подлакируют. И бросят чучело на потеху стадам геймеров. «Ах, какая прелесть! Волшебство! Новое слово в искусстве вирт-арта!» Одному Рембрандту совести хватило понять — сделать такое почти то же, что саму Дарину в руки таксидермисту отдать. А потом использовать в качестве заманухи на презентациях «Познакомьтесь, друзья, экспонат номер один, автор идеи «Мира Дарины». По совместительству — тотем игры. За дополнительную плату можно приобрести прядь волос. Лучший талисман для прохождения кампайнов любого уровня. Повышает скиллы на два порядка!»

Лучший вирт-мир всех времен и народов умер… Да Винчи знал, там осталась частичка и его души. Нисколько не сожалел. Для того она и нужна, душа, чтобы раздать ее по кусочкам страждущим… Обидно только, что не страждущим достанется, а пресыщенным. Оглохшим от боевых кличей и взрывов, ослепшим от блеска мечей и вспышек выстрелов. Ничего не поймут, заглотят, что смогут — переварят, что нет — отрыгнут. А через несколько месяцев, в лучшем случае, через год после выхода игры начнут снова требовать: «Жрать, жрать! Даешь новую жвачку для мозга!»

Как бы то ни было, Да Винчи к этому уже никакого отношения иметь не будет. Ему осталось убрать труп с сервера. Срок аренды истек, продлевать смысла нет. Если не похоронить, то хотя бы помянуть. Он заслуживал поминок Крепких, настоящих, чтобы голова вразнос пошла.

Пить Винч начал в шесть. Ушли в небытие исходные коды. Приказал долго жить список аккаунтов. Один за другим таяли текстовые и графические ресурсы, присланные Рембрандтом. Их Мастер не мог убить так, скопом. Последний раз смотрел на наброски, сделанные когда-то рукой девочки, с которой так и не познакомился. К половине девятого, когда жидкости в бутылке осталось не более одной трети, тупо сидеть, разглядывая картинки, стало невмоготу. Вздохнув, Да Винчи надел шлем и погрузился в вирт-мир. В последний раз.

…В бескрайних лесах Годвара начиналась осень. Океан листвы из зеленого постепенно становился пестрым. Даже на юге, у отрогов Пирина, там и сям виднелись желтые, рыжие, багряно-алые вкрапления. А дальше к северу — уже и облысевшие проплешины зияют на месте втиснувшихся в сосновую чащу березово-осиновых рощиц. Грустно… Будто чувствует мир свою кончину. Винч подумал: не подправить ли сезон, вернуть весну? Нет, пусть остается. Лишь часы провернул, опуская на западную половину континента сумерки.

Толчея городов сейчас была неуместна. Но и бродить в одиночестве, разговаривая с деревьями, — тоскливо. Он выбрал огонек костра, мерцающий рядом с трактом, тянущимся от перевала в глубь империи. Путники, устроившиеся на ночлег. Идеально.

…Путник был лишь один. Мужчина, в штопаной, видавшей виды парусиновой куртке, не менее изношенных штанах и башмаках, разваливающихся прямо на ходу, а потому обмотанных бечевкой. Бронзовое, загрубевшее под ветрами и солнцем лицо бродяги или матроса, так что возраст и не определишь сразу. Волосы в первый миг показались седыми, но стоило присмотреться — просто светлые.

Путник глядел на вышедшего из лесу незнакомца с интересом. Но без страха. Не научили их пока бояться друг друга. Ничего, скоро Микеланджело этот недочет исправит. Научит и бояться, и убивать.

— Доброго вечера. — Голос у человека был слегка хрипловатый. Но приятный. Добрый голос. — Садись к костру, хороший человек Ужин скоро готов будет.

Он кивнул на костер. Сбоку хитро пристроены были прутики с нанизанными на них грибами. Небогатая закуска.

— Доброго и тебе. Откуда путь держишь? По каким делам?