Мертвый кортеж - Олег Бондарев Страница 24

— Стыдно должно быть, — сказал я с усталым укором. — Это ведь не рядовая операция. И то, что капитан отрядил для охраны цветочника именно вас двоих, означает, что он доверяет вам больше, нежели другим.

— Я понимаю, сэр… — тихо ответил собеседник. — И мне действительно стыдно за то, что…

Душераздирающий крик из коморки оборвал его на полуслове. Первые две-три секунды мы стояли, удивленно глядя друг на друга, а потом я метнулся к стойке и, с разбегу перемахнув через нее, бросился к ведущей в подсобку двери.

То, что я обнаружил внутри, заставило мое сердце предательски екнуть.

Кайл в неестественной позе лежал на полу, среди осколков разбитых фарфоровых кружек и чайника, на темных от пролитого чая досках. Из раны на голове цветочника непрерывно сочилась кровь. Кроме него, в коморке никого не было.

Я метнулся к задней двери и, выскочив наружу, оказался в проулке. К несчастью, злоумышленника уже и след простыл. Оставалось только дивиться его неслыханной прыти. Оглядевшись по сторонам и не найдя ничего примечательного, я вернулся в коморку.

— Боги, боги… — приговаривал сержант.

Опустившись на корточки рядом с цветочником, он пытался нащупать его пульс. В ответ на мой вопросительный взгляд сержант обреченно покачал головой.

Я тихо чертыхнулся.

Вторая жертва за два дня, да какая!..

— Позвоните дежурному, — распорядился я. — Пусть пришлет Гафтенберга и санитаров как можно скорей.

Сержант отрывисто кивнул и скрылся в помещении магазина. Я же решил осмотреться и практически сразу отыскал орудие убийства: неподалеку от тела валялся окровавленный кирпич с привязанным к нему бумажным листом. Я на негнущихся ногах обошел труп Кайла и, наклонившись, поднял находку с пола.

— «Око за око», — прочел я на испачканной кровью бумаге.

Кирпич выпал из моих рук и, лишь самую малость разминувшись с правой туфлей, вновь сотряс доски пола.

Война объявлена. Уже неважно, кто нанес удар — гоблин или умелый провокатор, решивший продолжить дело почившего в Бессонном море психопата. Скоро реки крови затопят Цветочный бульвар. Гоблины и люди начнут рвать друг другу глотки, а мы, полицейские, будем пытаться утихомирить этот сумасшедший дом и разогнать душевнобольных по палатам.

Синее пламя горелки неожиданно привлекло мое внимание. Судя по всему, прежде Кайл грел на ней чайник.

А что, если?..

Строго говоря, это, конечно, не выход. Сокрыв записку, мы лишь отложим катастрофу, но не предотвратим ее. Однако в таком случае нам, возможно, хватит времени, чтобы разобраться в ситуации и покарать виновных раньше, чем Бокстон обрушится в пучину хаоса. Грех не воспользоваться таким шансом.

Дожился, Тайлер… Готов нарушить закон, чтобы его защитить… Чего от тебя ждать в дальнейшем?

Спрячься в будку, глупая совесть. Я знаю, что делаю.

Сорвав записку с кирпича, я поднес ее к огню. Бумага легко занялась, и я с замиранием сердца уставился на измятый лист, который чернел и сворачивался буквально на глазах. Когда начало жечь пальцы, я отпустил обугленную записку, и она устремилась вниз, к полу, на лету рассыпаясь золой. Решив больше ничего не трогать, я отправился в магазин, где сержант посредством допотопного телефона сбивчиво объяснял капитану Такеру, в какое дерьмо мы вляпались.

Усевшись на стул у стены, я прислонился к ней затылком и закрыл глаза.

Кажется, Мейси все-таки ошибся насчет зеленого чая.

Пока что он не снимал напряжение, а только усиливал его.

* * *

Я ломился сквозь чащу, и деревья безжалостно раздирали мои руки, ноги и лицо своими корявыми лапами. Меня подгоняли голоса.

— Куда делся этот гаденыш? — вопрошал один.

— Кажется, в лес побежал! — отвечал ему другой.

— Мелкая тварь!.. — рычал первый.

Я не оглядывался. Зажав корзину под мышкой, мчался вперед, не разбирая дороги и стараясь не думать о том, что мои преследователи сделают с мелким воришкой, испортившим милый семейный пикник.

Отец и мать учили меня, что красть — это плохо. Но что я мог поделать, если до жути хотел есть, а тетушка Агния не слишком любила готовить? В принципе, она и дома-то появлялась редко, так что я шастал, где только мог, в компании таких же заброшенных ребятишек. Объединенные общей целью — наесться от пуза, — на выходных мы часто паслись у реки. В конце недели многие семьи стекались на берег Серпантинки, где с удовольствием загорали, удили рыбу и конечно же лакомились всяческими вкусностями, о которых беспризорники вроде нас могли только мечтать. Каждый выбирал себе «жертву» из числа отдыхающих и, улучив момент, похищал корзину со снедью, а после мы собирались вместе и пировали, точно короли. И хоть я уже изрядно поднаторел в кражах, в тот день все пошло наперекосяк.

Ноги несли меня вперед, и я даже гадать не пытался, где в итоге окажусь. Тропка вполне могла привести меня в логово хищников, не слишком хорошо знающих человеческие законы, но отлично различающих съедобное и несъедобное. Преследователи, надо думать, дали бы мне по шее и отпустили, возможно, передали бы меня полицейским, но уж точно не стали бы есть. С волками такой уверенности не было, и, тем не менее, перспектива встречи с ними пугала меня куда меньше.

Впрочем, никаких волков я в итоге не встретил. Вывалившись из очередного кустарника, я споткнулся о камень и плюхнулся на землю. Падая, чисто инстинктивно перевернулся на левый бок, чтобы не помять корзину. Сморщившись от боли в ушибленной ноге, я, однако, решил не разлеживаться и мигом вскочил на ноги.

— Так-так, — внезапно послышалось за спиной.

Я замер в нерешительности. Голос, бархатистый, мягкий и обволакивающий, был мне незнаком. Откуда же взялся его обладатель в глухой чаще леса?

Наверное, это полицейский, вдруг подумал я. Обогнал меня, чтобы выловить на этой вот полянке, и теперь наверняка за шкирку утащит прямиком в городское управление. А уж там со мной миндальничать не станут: упекут в детский дом, где придется сидеть целых три года — до самого предназначения.

Тем временем, пока воображение рисовало безрадостные картины моего вероятного будущего, незнакомец осведомился:

— Ты откуда такой взялся, паренек?

Сглотнув набежавший в горле ком, я наконец-то осмелился повернуться к собеседнику лицом. Если это и был полицейский, то отставной — морщинистая харя, седая борода и серо-бурое рубище, заменявшее ему плащ, вряд ли являлись частью маскировки. Да и клеймо у него на скуле было какое-то странное, мной ранее не виданное, — череп, покрытый паутиной из трещин. Может быть, этот дед — беглый преступник или сумасшедший, вроде мистера Бизли, некогда жившего по соседству с тетушкой Агнией? Даже моя бедовая опекунша сторонилась того чудаковатого мужика, любящего по пьяному делу размахивать ножом и орать пиратские песни на ежевичном.