Монета желания - Денис Чекалов Страница 24

Потолок плотник подшил липовыми досками, говоря, что духмяной весной будет пахнуть всякий раз, как в мыльне согреется да вода закипит. Попозже, как потеплеет, решили для тепла потолок сверху глиной вымазать, да сеяной земли наволочь. Поставили лавки, ковши деревянные развесили, кадки для воды.

— И нужды не будет, а купаться пойдешь, красота какая! А где мама, почему не радуется? — спросил Спиридон.

— Пошла к соседкам-старушкам, — ответил Петр, поблагодарил Потапа за основную работу, проделанную им, и звал к обеду, хоть и не хотелось в этот раз, чтобы тот остался. Но плотник, как будто уловив это его нежелание, да и сам испытывающий неловкость оттого, что оставляет друзей в трудную минуту, заторопился домой, сказав, что его ждет Полина.

Когда Петр с сыном вошли, Аграфена уже ждала их, приготовив любимую всеми гороховую похлебку с кислой капустой и сушеными грибами, испеченный утром, вместе с пирогами, хлеб, да и горку самих пирогов с мясом, капустой, грибами и вареньем. Она слила им из корчика теплой воды умыться, сбегала посмотреть мыленку, которую очень хвалила, рассказывала, как живут опекаемые ими старушки-сестры.

Она вела себя настолько обычно, что Спиридон, тем более, пребывающий в восторге от предвкушения захватывающих приключений, ничего не заметил. Петр же прекрасно осознавал, каких усилий стоит ей эта невозмутимость, но разговор не начинал, помня и ее запрет, и не желая вовлекать сына в споры родителей.

Поев и поблагодарив хозяйку, Спиридон с Алешкой отправились по указанию Петра к приехавшему в город купцу, показать образцы своих товаров. Сам же Петр, предупредив жену, в сгущающихся весенних сумерках отправился к отцу Михаилу, старому своему другу и советчику, которому доверял безмерно, уважая его знания, душевную открытость, равное доброжелательство к каждому, кто пришел к нему со своими бедами, мелкими прегрешениями.

Слова, смягчающие сердца, говорящие о Боге и о его неизреченном милосердии, он находил и для тех, у кого, казалось, и души-то не осталось, убили они ее, растоптали и пеплом засыпали, совершая дела злодейские. Но священник, которого все действительно воспринимали как отца, — не по возрасту, а по моральному, нравственному превосходству, — говорил, что все — дети Божьи, главное — отринуть бездну, в которую тянут, раскаяться и возжелать новой, праведной жизни.

Несмотря на то, что церковь была мала, неказиста, от города ее отделял овраг, — посещали ее многие, и почти каждый, кто побывал один раз, приходил еще.

Вечерняя служба окончилась, и в доме отца Михаила светились окошки, приветливо указывая путнику дорогу к теплу и покою.

Взойдя на высокое крыльцо, Петр не успел постучать, как дверь открыла жена священника, — полная, небольшого роста, румяная и приветливая Ефросинья Макаровна. Улыбаясь и приглашая заходить, сказала:

— Я тебя на тропе давно приметила. Идешь не торопко, о чем-то задумался глубоко. Не кручина ли какая приключилась? Давно уж не был у нас, заходи скорее, как раз к ужину.

Петр ответил:

— Да нет, особой кручины не навалилось, но о деле одном хочу посоветоваться с отцом Михаилом.

Поднявшись на высокое крыльцо, — ибо небольшое жилое помещение располагалось на подклети с узкими волоковыми окнами, похожими на щели, — Петр попал в горенку, чистую, приветливую, обставленную только самым необходимым.

Висели святые образа, на иконах написанные, перед ними горели лампадки, каждый был украшен заботливой рукой Ефросиньи. Присборенные, рядом виднелись белейшие занавесочки, которыми закрывались образа от пыли, когда не горели лампадки. Кроме них, комната освещалась одной свечой, и этого было достаточно, чтобы свет добрался до каждого уголка.

Отец Михаил сидел за столом, уже прибранным после ужина, и пил горячий липовый настой с медом. На блюдце перед ним лежали ельцы — разные фигурки из печенья. При виде Петра, священник с улыбкой поднялся, пойдя навстречу, перекрестил гостя, и указал рукой на стол, приглашая перекусить вместе с ним.

Не желая укорачивать и так небольшое время отдыха, которое позволял себе Михаил, Петр присел вместе с ним. Ефросинья радушно поставила чашку, спросила, не принести ли чего посолиднее, может, голоден, сразу из мастерской шел. Но Петр, отказавшись, только чаю попил да пару печений съел, похвалив хозяйку за их вкус.

Все трое посидели за столом, переговариваясь о домашних делах, вспоминая знакомых. Затем хозяйка унесла посуду, ельцы были съедены до крошки, и отец Михаил предложил Петру пройтись до церкви и обратно.

— Хоть и поздно, а луна стоит, да и снег отсвечивает. Все видно, не заблудимся, — пошутил он.

Петр был рад выйти и наконец приступить к разговору о том, что его волновало. Они шли под призрачным светом луны, по утоптанной дороге по направлению к церкви, и Петр откровенно рассказывал о сложившейся дома ситуации.

Идя сюда, он боялся, что ему будет трудно говорить о словах Аграфены, как будто пришел на жену жаловаться. Но потом вспомнил, с каким уважением она относится к священнику, что любит он Аграфену больше, чем самого себя, являясь с нею единым целым, — а на себя ведь жаловаться не придешь, — и слова потекли просто и свободно.

Он ничего не сказал о самом посольстве, отметив только, что ехать нужно далеко и надолго, что считает эту поездку своим долгом, но и оставить в таком состоянии жену не может. Кроме того, нет-нет, да и всплывало опасение, а ну как, спаси и помилуй Боже от такого, выполнит Аграфена обещание свое, возьмет Алешку, да и пойдет за ними следом, пешком, да пропадет в пути. А что погибнут на такой долгой и опасной дороге, так тут и сомнения быть не может.

Они уже миновали церковь, дошли до маленького кладбища, где под теплым пуховым снежным одеялом мирно спали усопшие. Отец Михаил смахнул снег с одной из лавочек, стоящих сразу за небольшой часовенкой, присел и потянул на скамейку Петра. Он долго молчал, чертя подобранным прутиком снежные узоры, наконец, внимательно посмотрев на своего спутника, произнес:

— Сын мой. Мужество твое при исполнении долга много раз проверено в делах и тобою доказано, а потому отказ участвовать в этой поездке никак тебя не осрамит. Никто не назовет его позором или небрежением своими обязанностями перед царями, тем более, что, как я понял из твоего рассказа, не государь, а боярин или окольничий просит об услуге. Конечно, она очень важна, да и не ему лично нужна, но и кроме тебя есть люди, которые могут и должны ее оказать. Не можешь ты, сколько бы ни было в тебе силы и усердия, во всех делах важных участвовать. Апостол Павел сказал: «Вся власть от Бога», так что противиться воле царя или князя — значит, идти против Божьего повеления. И если бы тебя призвали на ратное дело, то я первый посоветовал бы тебе с почтением повиноваться. Но ведь боярин, прослышав о череде испытаний, выпавших на твою долю, предоставил тебе самому решать, принять ли его не приказ, а предложение сопровождать его в походе. Ты ослаблен от перенесенных невзгод, и он это понимает. А что, если в нужный, опасный момент не сможешь справиться? Предоставляя тебе волю в решении, он хочет, чтобы ты сам оценил свои возможности и не подвел его. Разве когда-нибудь жена твоя противилась твоей воле? Нет, с печалью, с мукой сердечной, за твою жизнь, опасаясь и молясь за нее, всегда была на стороне твоего решения. Но мужество ее исчерпано, не тебе, а ей сейчас поддержка нужна. Потому я бы тебе посоветовал положиться на нее. Если не изменит своего решения — оставайся. Коли передумает, и ты почувствуешь в себе силы исполнить задачу, на тебя возложенную, — поезжай. Верю, что Господь не осудит меня за такой совет.