Запретная стена - Серж Брюссоло Страница 24

Юноша ускорил шаг, торопясь как можно скорее выйти из гнетущей белесой мглы. Мерно взмахивая ледорубом, он не без труда пробивался сквозь пока еще хрупкие нагромождения тумана, то и дело кашляя от тонкой стеклянной пыли. Иногда ему казалось, что он крушит гипсовую стену.

С некоторых пор его стала одолевать неясная тревога, и он с некоторым стыдом понял, что поддается тем самым суеверным страхам, над которыми сам бы посмеялся, имей он под ногами твердую сушу. Теперь же в голове у него неотступно вертелись мысли о демонах, которые, по рассказам путешественников, зарождались в тумане. Их застывающие стеклянные когти без труда превращали человеческое тело в гору кровавого мяса. И сколько бы Нат ни убеждал сам себя, что это все небылицы, в клубах тумана ему мерещились уродливые, хохочущие хари, которые расплывались при его приближении и снова появлялись чуть дальше, дразня и издеваясь.

— Убирайтесь прочь! — заорал он внезапно. — Отстаньте от меня!

От собственных слов ему стало ужасно стыдно, что он так жалко поддался страху. Но ему было хорошо знакомо это ощущение… Как будто покалывание нервных окончаний в коже. Инстинкт подавал ему сигналы, предупреждая о неминуемой опасности. Чуть впереди, за застывающей завесой тумана, ему снова почудился визгливый смех демонов.

«Это всего лишь ветер, — сказал он себе. — Просто ветер, ничего больше».

Наконец на горизонте проступил темный силуэт охотничьей палатки — обложенный камнями кожаный пузырь, похожий издалека на панцирь огромной черепахи. Вскарабкавшись на гребень застывшей волны, Нат присел и опасливо заглянул в темнеющий входной лаз — ящеры имели скверное обыкновение занимать брошенные убежища, и ему не хотелось очутиться нос к носу с кем-нибудь из них. Одной рукой он швырнул в отверстие камень, а другой приподнял ледоруб, готовясь нанести удар.

Однако палатка была пуста: внутри не оказалось ни ящеров, ни сундука, ни бинокля. Правда, в ней было полно экскрементов, свидетельствующих о том, что это логово облюбовали для себя Мягкоголовые. Они всегда заботливо копили свои испражнения, чтобы потом подтапливать ими костры. Несмотря на все усилия, Нату так и не удалось отучить Нюшу от этой отвратительной привычки.

Юноша помедлил. Куда же, интересно, мог подеваться сундучок, о котором говорил Гун? И бинокль вместе с ним? Видимо, кто-то забрал их, вопреки неписаному правилу, запрещающему охотникам воровать что бы то ни было из временных убежищ своих товарищей по промыслу. Как-то Гун воспримет эту новость?

И в этот самый момент он услышал вдалеке гортанное ворчание, с помощью которого Мягкоголовые обычно общались между собой. Должно быть, это они разграбили палатку! Что ж, ничего удивительного: у Мягкоголовых воровство было в крови. У Ната осталось немало мучительных воспоминаний о том, в какие неприятности втягивала его Нюша всякий раз, когда они ходили продавать пеммикан или ящериные шкурки в главную факторию в Шака-Кандареке. Едва входя в лавку, молодая женщина не могла удержаться, чтобы не стянуть хоть что-нибудь. Запуская руку то влево, то вправо, она хватала с полок всякие мелочи и рассовывала их по карманам платья, которое Нат заставлял ее надеть по случаю «выхода в свет». Она тащила все без разбору — безделушки, с которыми даже не знала бы, что делать: карандаши, книжки… Эти кражи, которые она совершала, даже не пытаясь таиться, вызывали шумные скандалы и пару раз едва не обернулись линчеванием.

Оставив палатку, Нат пошел дальше. Поднимающийся туман хрустел под ногами. Густая пелена продолжала застывать в воздухе, упрямо вырисовывая фантастические фигуры, угрожающие лики, которые словно бы навязчиво твердили: «Тебе конец, человечишка! Он все ближе и ближе! Здесь, прямо перед тобой!» Нат упорно крушил их обухом ледоруба, поднимая облака пыли с легким запахом селитры.

Он притаился за очередным гребнем застывшей волны. Прямо перед ним возилось стадо Мягкоголовых. Голые, перемазанные в грязи мужчины и женщины толкались, то и дело окликая друг друга гортанным рычанием. Они явно пытались что-то втолковать друг другу с помощью жестов или примитивной мимики и сердились, ничего не понимая. Детишек при них было мало. Про Мягкоголовых говорили, что большинство самцов у них бесплодны и почти лишены мужской силы. Считалось, что именно по этой причине их самки так охотно совокуплялись с людьми. Оттого и потомство их часто состояло из полукровок. В двух случаях из трех у Мягкоголовых рождались девочки, вполне здоровые и плодовитые; мужчин же в кланах было очень мало, да и те часто оказывались чахлыми или вовсе уродцами. «Стада» жили по законам матриархата, и нередко случалось, что женщины гоняли и притесняли мужчин.

Нат все сидел в своей засаде, не решаясь вмешаться. Он был почти уверен, что бинокль Гуна находится где-то там, на шее одной из мутанток, решившей пощеголять в таком шикарном ожерелье. Отобрать его было бы совсем нетрудно — Мягкоголовые были начисто лишены воинственности. Если на них нападали, они просто впадали в тупое оцепенение, парализованные ужасом, и только те, что посообразительнее, убегали прочь с пронзительными воплями, как обезьяны. Они никогда не оказывали сопротивления, а потому оказались всеми презираемой расой жертв.

Решившись наконец, Нат выступил из своего укрытия. Посреди равнины торчали неуклюжие, кое-как сложенные саманные хижины, забраться в которые можно было только ползком. Никаких более совершенных жилищ Мягкоголовые строить не умели. Они набивались внутрь, как мертвецы в склеп, и согревались, по очереди пуская газы; возникающее при этом зловоние, от которого нормальный человек скончался бы минут через десять, они переносили без малейших неудобств.

Нат ускорил шаг. Согласно намеченному плану, он собирался войти в стадо, высмотреть бинокль и отобрать у воришек законную собственность Гуна, даже не раскрывая рта. Главное — действовать неожиданно, чтобы стадо не успело разбежаться.

Уже приготовившись сделать решающий рывок, он резко остановился, споткнувшись о труп. Совсем молоденькая самочка, с еще не опушенным лобком, лежала навзничь с широко открытыми глазами. Верхушка черепа у нее была снесена ударом клинка, так что был виден мозг. Нат стиснул кулаки. Среди шалашей валялись и другие тела, все одинаково скальпированные. Верхняя часть головы у всех была снесена вместе с волосами, и обнажившиеся желтоватые мозги влажно поблескивали на солнце.

«Охотники за забвением…» — сразу установил он. Два или три раза — еще в те времена, когда он регулярно наведывался в факторию, — ему случалось сталкиваться с бандами охотников на Мягкоголовых — торговцев наркотиками, которых не преследовала никакая полиция и которые орудовали на равнине в условиях полнейшей безнаказанности.

Нападая на очередное поселение, они хватали самых юных, связывали и спиливали им верхушку черепа, не обращая внимания на душераздирающие крики жертвы. Обнажив мозг, они втыкали в него шприц и вытягивали жидкость из центральной железы, расположенной между полушариями; эту железу называли «источником забвения».

Именно эта жидкость являлась причиной крайней тупости Мягкоголовых, каждую ночь уничтожая все воспоминания, накопленные в течение дня. Некоторые люди пользовались этой сывороткой вместо опиума. «Наркотик забвения» стал предметом оживленной торговли: многократно разведенное содержимое железы запаивали в ампулы и продавали по баснословной цене. Всего одна инъекция этого раствора начисто стирала воспоминания обо всей прожитой жизни. К сожалению, эффект этот был временным, и тому, кто хотел и дальше держать плохие воспоминания на расстоянии, приходилось повторять уколы снова и снова. Клиентами торговцев забвением на Алмоа были жертвы неразделенной любви, которых боль разбитого сердца приводила на грань самоубийства, а также те, кому не давали спокойно жить угрызения совести… или те, кто не мог перенести горя утраты. Для всех этих несчастных искусственно вызванная амнезия оставалась последней надеждой, удерживающей их от решения свести счеты с жизнью. Увы, привыкание к наркотику было столь же молниеносным, сколь и неизлечимым.