История Сына - Дж. Р. Уорд Страница 24

Именно Мик задернул собранные занавески.

— Если вам что-нибудь потребуется, вы знаете, где я сплю, — предупредил он. Заколебавшись у двери, он оставил их одних.

Клер сделала глубокий вдох:

— Майкл…

Он перебил ее.

— Ты говорила, что можешь делать все что угодно, пока находишься в положении, верно?

Когда она кивнула, он взглянул на кровать, как будто воображая их там.

— Даже…

Она не сдержала улыбки.

— Да, даже это. Но сначала нам нужно поговорить…

Она оказался на ней в одно мгновение, прижимая ее спиной к двери, грубо водя руками по талии.

— Никаких разговоров, — прорычал он. — Сначала я возьму тебя.

Его рот сомкнулся на ее губах, проникая языком в глубину, после чего раздался звук рвущейся ткани — ее блузка была разодрана и распахнута. Ох, Господи, да… Он целовал Клер, пока у нее совершенно иной причине, нежели беременность, не закружилась голова, и где-то в середине стремительного нападения поднял и уложил ее на кровать. С гладкой пластикой, как будто репетировал свои движения, мужчина дернул свои пижамные штаны вниз, потащил ее сорочку вверх, перекусил боковой шов на ее трусиках, и после этого…

Он был внутри.

Ее тело выгнулось под ним дугой, она резко напряглась, задохнувшись. Она была очень тесной, поскольку была готова только отчасти, но в момент, в который он вошел в нее, она догнала его. Он вжимался сильно и глубоко, но при этом с осторожностью, старинная кровать стонала под усилиями его тела, когда он брал ее.

Его великолепный аромат овладел ее обонянием, и она понимала, о чем он свидетельствует. В дополнение к любви он закреплял свое право требования на нее. Обладание кого-то иного, нежели мужчина-человек, что полностью ее устраивало.

Майкл кончил с долгими содроганиями тела и рычанием, прорвавшим тишину дома. Громкость была такая, что его должен был услышать их хозяин, хотя этот факт обеспокоил Клер недостаточно, чтобы смущаться, когда на нее нахлынул собственный оргазм.

После того, как все закончилось, они остались связанными вместе, сплетенными, только их дыхание тяжело звучало в драгоценные мгновения.

Потом Майкл заговорил:

— Прости меня… моя любимая. — Он отпрянул назад и погладил ее по щеке, нежно целуя в губы. — Боюсь, я несколько… собственник, когда дело касается тебя.

Клер засмеялась.

— Будь таким собственником, каким хочешь. Мне нравится, когда это исходит от тебя.

— Клер… что нам делать с нашим будущим?

— У меня уже все запланировано. Я весьма хороша в стратегии. — Она пропустила пальцы сквозь его роскошные длинные волосы, чьи красные и черные пряди обвились вокруг ее руки и запястья. — Я собираюсь устроить так, будто твоя мать оставила тебе все.

— Как?

— Пока она была жива, практически каждые четыре месяца я переписывала ее завещание. И я собираюсь сделать это в последний раз завтра утром в кабинете Мика.

Да, она нарушила этику профессионального поведения, в которой присягала, когда приносила клятву поверенного. Да, она могла быть лишена права на адвокатскую практику, исключена из корпорации барристеров. Да, она пошла на компромисс со своими личными стандартами. Но, если без особых угрызений совести допущена огромная несправедливость, то порой, чтобы исправить хоть что-нибудь, ты должен замарать ручки. Лидсов больше не осталось, поэтому не было наследников, чтобы опротестовать завещание. Ничего не было оставлено и на благотворительные цели, поэтому предполагаемые миллионы вполне могли стать их миллионами.

Обман, который она совершит, является благим делом.

А тот факт, что Флетчер мертв? Просто облегчит все.

— Она в долгу перед тобой, — сказала Клер. — Твоя мать. Ей необходимо позаботиться о своем сыне, и я собираюсь убедиться, что она так и сделает.

— Ты — мой храбрый воин. — Любовь, сияющая в глазах Майкла, была благословением, непохожим ни на что другое, виденное ею раньше.

— А ты — мое солнышко, — отозвалась она.

Когда они снова поцеловались, у нее было сверхъестественное ощущение, что все получится, даже не смотря на то, что ничто этого не предполагало: женщина-человек, которая никогда не думала, что выйдет замуж и будет иметь семью, потому что слишком упряма для таких вещей. И мужчина-вампир, который одновременно был и покладистым, и жестоким, который к тому же не покидал подземную тюрьму пятьдесят лет.

Но это было правильно. Они были правильны друг для друга.

Хотя только Господь знает, что для них припасло будущее.

Девять лет спустя…

— Папочка! Я тебя догоню! — Клер посмотрела на залитые лунным светом лужайки поместья Лидсов и заметила своего старшего ребенка, Габриэллу, передвигавшуюся крадучись. Ее красно-черные до талии волосы казались пеленой в ночи, ноги — по-жеребячьи длинны для восьмилетки. Она быстро и молча направлялась к купе фруктовых деревьев на заднем дворе, перемещаясь по траве с грацией и изяществом своего отца — в манере вампиров.

Майкл материализовался за дочерью и выкрикнул:

— Бу!

Габриэлла подпрыгнула в воздух на двенадцать футов, но быстро оправилась, приземляясь на ноги, и набросилась на отца, хихикая. Она схватила его, и парочка повалилась на траву, светлячки, парящие над барахтавшимися, как будто бы тоже смеялись.

— Мама, я закончил, — раздался слева тихий голосок.

Клер протянула руку и почувствовала, как в нее скользнула маленькая ладошка сына.

— Спасибо тебе, что убрался в своей комнате.

— Мне жаль, что она так запачкалась.

Она притянула Люка на колени. В шесть лет уже было ясно, что он пошел в отца и не только по виду. Люк вырастет таким, как Майкл и Габриэлла. Он питал отвращение к солнцу, был ночной совой, его слух и зрение были необычно острыми. Но настоящим предвестником, несмотря на это, все же были взрослые клыки, которые уже прорезались. Ну, это и еще тот факт, что Люк и Майкл пахли одинаково, как таинственные специи.

Клер поцеловала сына в лоб.

— Я говорила тебе сегодня, что люблю тебя?

Люк по своему обыкновению спрятал личико у нее на шее.

— Да, мама. В обед, когда ты сказала папе и Габби тоже.

— А когда еще я говорила тебе?

— За ленчем, — смех прорывался в голосе ее сына, но он пытался скрыть его.

— Когда еще? — Она слегка сжала его ребра, чтобы поощрить к разговору.

Люк вильнул у нее на коленях и прекратил вырываться.

— За завтраком!