Жажда крови. Женевьева неумершая - Джек Йовил Страница 24

Она стояла в 7-й ложе, среди мерзкого зловония, и, застыв, смотрела вниз. Ей подумалось, что она самый настоящий вампир. Ничего не может сделать, но вечно наблюдает, дожидаясь объедков со стола.

Потом с головокружительной ясностью ее вновь посетило озарение, предвидение прорицателя, которое изменило все.

Это не интимная сцена, которую ей посчастливилось подсмотреть. Это кукольный театр. Где-то как-то кто-то дергает за веревочки, заставляя Еву и Детлефа отплясывать непристойный танец, поставленный, хотя бы отчасти, для нее. То, что проделывали на сцене ее любовник и актриса, выглядело убедительнее, чем должно было быть. Они играли, изображая преувеличенно страстные занятия любовью, чтобы было понятно всем в зале.

Испуганная, Женевьева огляделась. Где-то здесь был драматург, режиссер. Разыгрывалась драма, в которой и у нее тоже своя роль.

Снова все вышло из-под ее контроля.

В гимнастическом зале на Храмовой улице Рейнхард Жесснер делал отжимания – спина крепкая, как стальной прут, мощные руки работают, как рукояти насоса. Носом он снова и снова касался дощатого пола. Мысли в голове неслись с такой скоростью, что ему просто требовалось изнурять тело, чтобы остановить их.

Арне по прозвищу Тело, его инструктор, советовал ему не спешить так, но он не мог. С тех пор как он стал актером, он заботился о своем теле, своем рабочем инструменте. Если бы отбросить прочь сценарий, он расправился бы с Детлефом Зирком в финале «Доктора Зикхилла и мистера Хайды» и даже не смахнул бы пот со лба.

Теперь он размахивал тяжелыми гирями, чувствуя, как горят плечи и локти.

Ева. Это все ее вина.

Он рискует потерять все. Семью, карьеру, самоуважение. И все это ради Евы, которая уже готова бросить его, положив глаз на Детлефа.

Он размеренно поднимал вес, играя мускулами на руках и шее, сцепив зубы. Его грудь и спина покрылись потом, и он чувствовал, как из-под коротко стриженных волос и бороды стекают струйки.

«Что ж, удачи Еве и Детлефу», – подумал он.

Если бы не Детлеф, Рейнхард сам стал бы ведущим актером. На него, безусловно, обращают больше внимания по мере того, как актер-режиссер становится все дряблее и капризнее. Особенно если сценарий дает ему возможность скинуть рубашку. Может, ему стоило бы забрать Иллону и создать собственную труппу. Возможно, гастролирующую труппу. Там, вдали от грязи большого города, будет меньше славы, меньше аплодисментов, меньше денег. Но, может, их ждет более достойная жизнь.

Ева.

Он должен покончить с этим теперь. Ради Иллоны, ради близнецов. Ради себя самого.

Он опустил гирю и выпрямился. Арне ухмыльнулся ему, и бицепс его надулся, словно свиной пузырь, вены зазмеились под кожей, как толстые черви.

Он должен пойти в театр и покончить с Евой.

Тогда все опять наладится.

– Нет, – произнес Детлеф тихо.

Соприкоснувшись с чем-то жутким внутри себя, он теперь старался освободиться, отстраниться от этого, загнать обратно в глубины.

Ева притихла, задержав занесенную для удара руку.

– Что?

– Нет, – повторил он, на этот раз тверже. – Я не стану.

Ему было стыдно самого себя и неловко. Он отступил, пустив руки. Ему не хотелось еще раз коснуться ее.

Ева с яростью уставилась на него и, взвившись с дивана, кинулась к нему, норовя вцепиться в лицо. Он поймал ее запястья и крепко сжал, удерживая ее подальше от себя, отталкивая прочь.

Он разом почувствовал все свои синяки, но и внутреннюю силу тоже. Он устоял перед искушением. Не стал мистером Хайдой.

– Ударь меня, – хрипела Ева.

Что-то было не так с ее лицом, оно словно покрылось слоем тонкого стекла. На губах ее выступила пена, теперь она уже сражалась всерьез. Ее атаки менее всего походили на игру.

– Кто ты? – спросил он.

– Сделай мне больно, бей меня, кусай меня…

Он оттолкнул ее и попятился, мотая головой.

Во тьме захлопали чьи-то ладони, звук пошел гулять, отражаясь от стен зала, превращаясь в гром аплодисментов.

Анимус потерпел неудачу. Он понимал это с кристальной ясностью. Чудовище, сокрытое в Детлефе Зирке, было недостаточно сильным, чтобы полностью овладеть его сердцем. Его можно выставить на позор и осмеяние, но уничтожить таким образом невозможно. В его душе было слишком много всего остального, слишком много света во тьме.

Хозяйка тряслась, потрясенная поражением. Ее полезность почти исчерпала себя. Если Анимус не мог уничтожить душу Детлефа, значит, приходилось довольствоваться тем, чтобы уничтожить его жизнь. Ева прижала ладони к лицу, пытаясь удержать спадающую маску. Едва лишь Анимус покинул ее сознание, она ощутила свою боль, свой стыд, свой гнев.

Ее ладони были мокрыми от слез. Она сжалась, жалея себя, кутаясь в остатки платья. Детлеф был суров и не спешил утешать ее. Она не понимала, что с ней случилось.

Она думала, что Анимус – это благословение, а оказалось – проклятие.

Анимус медленно извлекал свои щупальца из Евы, отделяя себя от каждой частички ее разума и тела, отсекая связь с ее чувствами, отказываясь от контроля над ней.

Осталась лишь цель.

Продолжая аплодировать, Женевьева пыталась выразить свою гордость за Детлефа. Он победил нечто невидимое и отвратительное, как мистер Хайда. Она надеялась, что сумела бы сделать то же самое, но сомневалась в себе.

– Это я, – крикнула она, – Жени!

Детлеф заслонил глаза от света и всмотрелся в темноту. Он ее едва видел. У него не было зрения вампира. Ему вдруг стало неловко.

– Тут что-то не так, – попытался объяснить он. – Мы не виноваты.

Ева тихонько всхлипывала, забытая, покинутая.

– Я знаю. Что-то и теперь здесь, что-то злое.

Она попыталась почувствовать чужое присутствие, но ее провидение ушло. Оно приходило к ней лишь изредка.

– Жени, – окликнул он. – Где…

– Я в седьмой ложе. Тут есть потайной ход.

Она повернулась проверить, открыт ли люк, и увидела, как в него протискивается что-то огромное и влажное.

Она прижала тыльную сторону ладони к открытому, оскаленному рту, но не закричала.

На крик у нее уже не было сил.

– Все в порядке, – попытался сказать Демон Потайных Ходов.

Он сознавал, как выглядит.

Вампирша опустила руку, и ее глаза вспыхнули алым во мраке. Она сглотнула и выпрямилась. Пытаясь не чувствовать отвращения, она не смогла скрыть чувства жалости.

– Бруно Малвоизин?

– Нет, – ответил он, и голос его прозвучал низко и протяжно из-под нависших надо ртом складок плоти. – Уже нет.