Сто рентген за удачу - Вадим Филоненко Страница 25

— Ладно, потом разберемся с местной флорой, — прервал Потап. — Давай сперва попытаемся разминуться с фауной. Не стой столбом, рви шалфей.

Сок шалфея отбивает человеческий запах, а точнее, запах пота. Если натереться листьями и соцветиями этого невысокого кустарничка, звери запросто могут не унюхать нас и пройти мимо.

Знать бы еще, что это за звери…

Впрочем, очень скоро мы получили ответ на свой вопрос…

Едва мы с Потапом успели натереться мохнатыми серо-зелеными листьями шалфея, как среди деревьев показался… он.

Я бы принял его за кабана-переростка, если бы не пасть, усеянная почти акульими — треугольными — зубами. Такая пасть не оставляла сомнений — перед нами хищник, вернее, может, он и всеяден, но свежее мясцо явно занимает не последнее место в его рационе. В остальном зверь походил на кабана, точнее, на секача трех-четырех лет — с прямыми острыми клыками, крохотными глазками и мохнатым рылом. Вот только росточек у хряка оказался не кабаньим — в этом смысле он запросто мог бы поспорить с иным зубром. К тому же клыки, как и зубы, были не желтовато-белыми, как у всех известных мне живых существ, а угольно-черными, с антрацитовым блеском.

Мы сразу залегли, благо кустарники шалфея неплохо прятали нас от его — надеюсь, подслеповатых — свинячьих глазок. А вот слух у зверюги наверняка был по-кабаньему отменным. Как и нюх…

Чернозубый секач-переросток шевельнул ушами и повел рылом в нашу сторону.

Мы вжались в землю, стараясь дышать через раз.

Кабан сделал шаг к нам. Остановился. Снова шевельнул мохнатым ухом и втянул ноздрями воздух.

Мой палец замер на спусковом крючке «Грозы». В автомате остался один-единственный патрон…

Тут раздалось визгливое хрюканье, и из кустов выскочили четыре молодых кабаненка — по виду одного-двух лет от роду, если подходить к ним по меркам обычных, «земных» диких свиней. Следом шествовали вразвалочку две самки. Вернее, я решил, что это самки — они были помельче секача, да и черные клыки у них оказались короче, хотя и не менее острые.

При виде кабаних секач моментально забыл про настороживший его звук или запах — уж не знаю, чем мы там привлекли к себе внимание. Теперь зверя полностью занимало собственное стадо, а точнее, одна из самок. Кабан явно примеривался к ней, собираясь немедленно начать производить потомство.

Мы перевели дух в уверенности, что некоторое время животным будет не до нас.

Потап сделал мне знак: «Попробуем уползти?»

Я кивнул. Жестами обговорили направление. Выбора у нас практически не оставалось: либо вернуться обратно в ущелье, либо попробовать двигаться вперед в надежде, что мы рано или поздно минуем странную область измененного пространства и окажемся в привычной АТРИ.

Мы выбрали второе — продолжили путь на север — вверх по пологому склону на каменистую возвышенность.

Потап обхватил рысенка одной рукой, намереваясь тащить за собой, но Ушастик решительно высвободился. Зверенышу стало ощутимо лучше, он уже мог худо-бедно передвигаться самостоятельно.

Стараясь не делать резких движений и производить как можно меньше шума, мы осторожно поползли прочь.

В полный рост поднялись, только добравшись до возвышенности.

Теперь перед нами лежала плоская каменистая пустошь, испятнанная редкими островками невысокого папоротника. Растения выглядели совсем чахлыми, но мы с Потапом обрадовались им, как родным. Без сомнения, мы попали в «родную» АТРИ. Ведь именно этот вид папоротника здесь самый распространенный.

— Ну что, Бедуин? Мы выбрались? Как думаешь? — Потап раздавил между пальцами одну из смоляных желёзок, которые усеивали северную разновидность папоротника, и с удовольствием поднес руку к носу. — Знакомый запах. Значит, мы дома? А, Бедуин?

Я промолчал, пытаясь разобраться в ощущениях. У меня в груди нарастало странное щемящее чувство. Папоротник — это, конечно, хорошо, но… Не нравилось мне здесь. Ох и не нравилось!

Я выжидающе посмотрел на секалана, но тот обессиленно улегся у моих ног и закрыл глаза. Регенерация регенерацией, но нанесенные хуги увечья явно еще давали себя знать. Я повернулся к Потапу:

— Леш, а ты ничего не чуешь?

— Кроме непривычной жары? Ничего. А что?

В ответ я неопределенно повел плечами. Наверное, мне опять мерещится…

— Ладно, Потап, пошли потихоньку.

Солнце продолжало жарить вовсю. Температура подскочила градусов до сорока, не меньше. Пот ручьями стекал по телу и лицу, соленой струйкой заливал глаза. Мы с Потапом то и дело утирали лица рукавами, а Ушастик тяжело дышал, вывалив наружу темный влажный язык.

Я машинально поискал глазами хоть какое-нибудь дерево, желательно раскидистое и тенистое. Но вокруг простиралась все та же каменистая пустошь, и лишь за спиной внизу виднелся заманчиво густой лес. Тот самый, в котором резвились чернозубые хищные кабаны.

Жара становилась почти невыносимой. Уже казалось, что не только солнце, но и каждая травинка излучает тепло. Впереди вполне отчетливо разливалось марево, какое бывает в разгар лета в городе от нагретого асфальта. Но здесь, над землей и камнями, оно выглядело странновато.

— Потап, глянь…

— Ах ты ж, метлу тебе в дупло!

Мы остановились, повинуясь золотому егерскому правилу: «Все, что непонятно, смертельно опасно».

— Как думаешь, Бедуин, это снова спящие гейзеры? — спросил Потап.

— Не похоже, — откликнулся я. — Над гейзерами, как правило, пепла много, а здесь вроде чисто.

— Попробуем кинуть маркер? В смысле камень, — предложил Потап.

— Давай. Я кину, а вы с Ушастиком на всякий случай отойдите назад.

Пущенный моей рукой камень полетел в дрожащее марево. Еле заметная дымка сгустилась прямо на глазах. Воздух словно превратился в стекло. Казалось, его можно потрогать руками. Феномен явно имел гравитационную природу, потому что чем ближе подлетал камень, тем больше становилась скорость — его будто что-то притягивало. Наконец импровизированный снаряд с огромной силой ударился о «стекло». Раздался характерный звон, а потом на землю посыпались осколки… нет, не стекла, а того самого камня. От довольно увесистого булыжника в один миг осталось лишь мелкое крошево. Пожалуй, даже камнедробилка не смогла бы измельчить его лучше.

Я подошел к Потапу:

— Видал? Там не пройти.

Он кивнул, утирая пот:

— Ну и пекло… Как думаешь, Бедуин, жара связана со «стеклянной» аномалией?

— Вполне возможно. Ты что-нибудь слышал о ней?

— Нет, ничего. Наверное, мы первые, кто обнаружил.

— Или первые, кто остался цел, — поправил я.

— М-да… Значит, имеем полное право дать ей название. Как тебе «Адское стекло»?