Нашествие с севера - Сергей Станиславович Юрьев Страница 25

Тут он подскочил и внимательно разглядел пень, на котором только что сидел. А пенек-то был явно из-под идола, вернее, из-под того самого дуба, из которого идола сладили. Среди пожелтевшей травы он заметил примятые уже щепки, опилки, а то и целиком отколотые куски дерева, а среди них что-то сверкнуло. Дан нагнулся и поднял откованный в два изгиба резак с ручкой из березового комеля, а рядом с ним валялась шпора – золотая! Ну, золото сейчас не в почете, подумалось ему, а резак хорош… Завернул он найденное добро в тряпочку и за пояс заткнул, чтоб потом далеко не искать, если кому показать придется.

Распуганные сотником вороны еще долго кружили над пепелищем, заглушая своими воплями все остальные звуки, а когда они угомонились, и стражники, сидящие у костра в ожидании вареных куропаток, и сотник расслышали странное всхлипывание, раздававшееся из ложбинки в сотне локтей от лагеря. Дан показал стражникам два пальца и согнул их в свою сторону, что означало «двое – ко мне». Два воина, что сидели к нему поближе, двинулись вслед за сотником, который неторопливо, прислушиваясь, пошел на звук. Они заглянули в ложбинку и сперва никого не заметили, но вскоре Дан разглядел странный холмик из желтых листьев, и ему даже показалось, что он слегка подрагивает. Добраться до него было нетрудно, стоило только присесть на склон и по шуршащей листве скатиться вниз. Сотник, а за ним и оба стражника с лету врезались в подозрительный стожок, разметав листья. Тут же, как будто выскочив из-под земли, от них метнулись два силуэта. Но противоположный склон был крут, и они, пытаясь подняться, соскальзывали вниз. Стражники подошли к ним, не обнажая мечей, заметив, что перед ними всего лишь старик и девочка, нет, скорее, девушка лет пятнадцати. Девчушка, не забывая всхлипывать, продолжала соскребать со склона листву, а старик повернулся к преследователям и, разглядев наконец, кто же они, сказал:

– Лиска, кончай землю скрести. Не лешаки это, а лордовы люди. Эти, может, нас и пощадят.

Лиска прижалась к нему лицом, только чтобы не видеть, какая напасть их еще настигла, а он прикрыл ее взлохмаченную голову большими узловатыми руками.

– Пошли к костру греться, – предложил сотник, стараясь говорить поласковей. – А то заморозил девчонку, дуб сушеный. Нашли от кого хорониться…

– Не дуб, а Ясень, – отозвался дед, – Ясень меня кличут, а это Лиска, внучка моя… Последняя…

Костер горел, поедая сухие кленовые ветки и свежеобглоданные косточки, стражники грели возле него мешки из оленьих шкур, чтобы теплее было спать. Девчушка грела руки о большую глиняную кружку с отваром из сладких кореньев. А дед, приблизившись к Дану, как будто боялся, что его подслушает кто-то посторонний, вполголоса рассказывал о том, что произошло здесь семь дней назад и после. Он говорил, не забывая грызть куропаточьи ребрышки, и было видно, что он здорово наголодался за последние дни.

Они не одни спаслись из спаленного селища… Не меньше сотни людей сумели скрыться в темноте, вырвавшись из-за пылающих стен. Все они, кто группами, кто в одиночку, отправились искать себе другого пристанища. Люди пусть не все, остались живы, но род погиб. Старик решил вернуться, чтобы забрать серебро, которое прятал в погребе, полсотни монет, накопленных за долгие годы. Серебро он нашел, но не монеты, а бесформенный слиток, и теперь было с чем прийти в другое селище и внести общине плату за клин земли и крышу над головой. Большего ему не требовалось, а Лиску он надеялся вскорости замуж пристроить в какое-нибудь крепкое хозяйство… Старик Ясень закончил жевать, и речь его стала более внятной.

– Вот только парня, который за ней в последнее время ухлестывал, лешаки на пики насадили. И какой нечистый в них вселился?! Сколько себя помню, столько и их помню, и не трогали мы их, разве что наши молодцы к ихним девкам бегали, так те и не против были. Вообще, лешаки эти – срамной народ, изб не строят, в норах живут, да поклоняются какому-то идолищу, Творца не чтут, но никто им не мешал. Наоборот, когда приходили они дичь да коренья на зерно менять, им никто не отказывал, тем более что зерна вдоволь было. Некоторые из них даже говорить по-человечьи начали, хоть немногими словами, а всё одно не по-варварски… А с год назад они как шальные стали, словно вепри во время гона. Сначала охотников наших в лесу поймали да так дубьем отделали, что те домой чуть дошли. Потом в лесу просеку сделали, идолов на ней понаставили да и сказали, мол, кто ее перейдет, тому не жить. И вправду начали наши люди в лесу пропадать. А в начале Опадня они на наших землепашцев прямо в поле напали, душ сгубили дюжины полторы, пиками закололи. И откуда у них только пики взялись! Раньше у них одни топоры были, да и то, которые мы им сами когда-то дали, не помню уж, за что.

– А это у них откуда? – спросил Дан и сунул под нос старику резак и шпору, те, что здесь же нашел. – Тоже вы дали?

– А это и не их, – ответил Ясень, с опаской потрогав шпору. – Появились у них пришлые… Вот раньше они идолов своих как вырезали – берут бревно, ошкуривают, две дырки проковыривают, дескать, глаза, и – готово, вкапывают. А те столбы с ушами, что они на границе своей расставили, – такое не всякий резчик из Холмов сладить сможет. А когда они селище наше палили, были с ними двое – коротышка пузатый и девка, вся в черном, и не в платье, а в штанах… Она командовала, а коротышка рядом стоял, за живот свой толстый держался и всё хохотал, как будто его щекочет кто. И еще, может, показалось мне, только куда она пальцем тыкала, там и загоралось. Мы б продержались, только огонь тот от воды не гас, так стены и прогорели…

Наутро сотник приказал дюжине стражников остаться при повозках, а сам с тремя дюжинами отправился искать, где скрываются лешаки. Старика Ясеня он взял проводником. Тот сам напросился, надеясь, что против железного доспеха пика не справится, и лешакам воздастся за всё. А Лиска сама за ними увязалась. Они уж полдня через лес шли, как она из кустов явилась. Дан хотел было ее с парою стражников назад отправить, но она обняла обеими руками березовый ствол, и по всему было видно, что если она вернется, то только волоком.

Просека, на которой стояли идолы, открылась неожиданно даже для деда Ясеня. Он сперва даже место не узнал, потому что идолов тут уже не было, одни ямы из-под них остались.

– Вишь ты, воители какие выискались! – заявил дюжинник Симон, ковыряясь своей кочергой в одной из ям. – Видно, границу двигают, расширяются… – Он достал из ямы горсть зубов с высверленными дырками – какой-то лешак, яму копая, ожерелье рассыпал – и вдруг подбежал к Дану, протягивая ему один зуб. – Смотри, сотник, они уж на людей охотятся, может, и человечинку кушают…

– Дальше пошли, – ответил Дан угрюмо и двинулся вперед, срубая мечом ветки, попадавшиеся на пути.

Стойбище лешаков пустовало. Обычно входы в пещерки, вырытые в склоне, занавешивались звериными шкурами, но сейчас шкур не было. Даже костровище посреди поляны было мертво, а раньше хоть кто-то обязательно оставался поддерживать огонь, даже если всё племя уходило куда-нибудь далеко.

– Не вернутся они сюда, – сказал приметивший всё это Ясень. – Пошли еще кого-нибудь палить, не иначе…