Выпаданка (не) обыкновенная - Юлия Шеверина Страница 26

У оборотней даже в человеческой ипостаси сильнейший нюх, он может почуять и вампира и человека, тем более рядом с товаром. Занервничать, сорвать сделку.

Решено, с лисом встречаюсь первым. Даже если где-то на мебели или картинах останется его запах, ни вампир, ни человек не смогут этого заметить.

Ну, то есть вампир может, если захочет. Но я буд уосторожна. Но вот если будет пахнуть и вампиром и человеком, вампир может почувствовать неладное.

Потому с ним будет вторая встреча. После можно встретиться с человеческим коллекционером.

Его чувства не усилены магией двуликих, вероятность, что он заметит хоть что-то важное — минимальна.

Такое чувство, что я забыла что-то еще… но что?

Точно! Я же должна еще побывать на смотринах у Кати. Как бы это вставить в свой плотный график?

Пришлось достать пару чистых листов и составить подробное расписание вечера, включающие три деловые встречи и присутствие на двух балах одновременно.

После обеда и до самого ужина у меня было свободное время, на которое у меня были серьезные планы. После, перед самым сном, обещала приехать портниха. Накануне праздника она была нарасхват и только благодаря усилиям Каты согласилась подогнать для меня еще одно платье.

На кухне вовсю шла подготовка к торжественному приему. Джонна и десяток поварят бегали по кухне, переливая что-то безумно пахнущее из кастрюльки в кастрюльку, переворачивая беспрестанно мясо на вертелах и меняя сковородки в печах.

Узнав, что Ката уехала, а для меня одной не нужно накрывать большой стол в столовой — я вполне могу перекусить в своей комнате, Джонна утерла пот со лба и в качестве благодарности, не иначе, отрезала мне огромный кусок буженины, полила огромным половником пряного соуса и посыпала сверху полукилограммом зеленого горошка.

Хлеб я побоялась попросить — еще отрежет мне половину от вон того двадцатидюймового (*) каравая.

Мимо почти летела горничная со стопкой чистых полотенец, переложенных для аромата хвойными веточками.

Обед в своей комнате — это прекрасно. Значит, могу запереться у себя под предлогом подготовки к балу до самого ужина. Впрочем, вряд ли кто-то поинтересуется мной, все заняты наведением лоска и доделыванием дел, отложенных на последний день.

У самого входа в комнату столкнулась с Джоном. В одной из гостевых комнат поломалось что-то из мебели, он пришел починить. Но уже возвращается в Факторию, продолжать работу над ремонтом моего кабинета.

Джон очень смутился, что я застала его в доме. И заверил меня, что все будет готово уже сегодня к вечеру, а завтра в обед уже просохнет краска на стенах и на полу. Можно будет пользоваться.

Горячо поблагодарил за то, что организовала им с Кевином помощь и разрешила нанять рабочих.

— Ну что вы, Джон! — тут уже смутилась я. — Это вам спасибо! Вы все успеваете сделать в какие-то сумасшедшие сроки, работая одними лишь руками, без магии и помощи артефактов. Да вы просто чудо!

Расчувствовавшись, я неосторожно прижала к груди блюдо с бужениной и соус потек на платье. И к счастью! Я начала подозревать, что обмен любезностями итак затянулся. И может затянуться еще больше.

_______________

(*) Двадцатидюймовый каравай — диаметром порядка 51 см.

Три копии портрета бабушки Лу, Луизетты Бизо, которым я была очарована с детства и на котором пробовала добиться той же мягкости линий и неземного света, что и художники старой школы живописи, лежали передо мной на кровати. Магический свет, усиленный максимально и отраженный от стенок шкафа, дал интересный эффект в замкнутом помещении.

Картины не просто состарились. Они выглядели гораздо старше, чем оригинал, украшающий мой, надеюсь, уже отремонтированном, кабинет.

К морщинам на лице Луизетты добавились многочисленные глубокие трещины, вишнево-алое платье поблекло, стало кроваво-красным, здорово потеряв насыщенность цвета.

Вовремя я их вытащила — еще сутки, и краска вовсе облезет. Я поцарапала полотно с краю, это место особенно хорошо “запеклось”. На ногте осталось немного цветной пыли.

Что ж, мне их не в музей сдавать, в конце-то концов.

А покупателей художественная ценность полотен волнует еще меньше.

Я невольно вздохнула. В этих работах была вся моя жизнь. Долгие часы я проводила в зале, заполненном солнечным светом. Читала книги по искусству, изучала голографическую копию портрета, захватившего мое внимание.

Несколько лет занималась с учителем живописи, который приехал в наше загородное поместье специально — учить меня, девочку. Не мальчика, мечтающего стать модным портретистом, а девочку, очарованную старинными техниками живописи.

Вспомнила его перекошенное лицо, когда показала ему свою первую копию. Да, ушел не один год, прежде чем я стала считать себя художником, способным создать что-то хотя бы отдаленно похожее на тонкую работу старинного мастера.

Никогда не знаешь, где тебе пригодится образование. Бабушка искренне не понимала, зачем нужно рисовать. Руками, кистями и красками. В мире, наполненном магией. Тем более девочке из магической семьи. Девочке, которая даже с подмоченной репутацией ее отца и матери, всегда найдется богатый муж. И все, чем она будет заниматься, это воспитывать одаренных магически деток, следить за домом и доставлять мужу удовольствие своим цветущим видом.

— И пахнуть сельдереем. — на глаза попалась та самая баночка с притиранием, запах которого вызывал во мне легкую тошноту и стойкое отвращение.

Перед тем, как был завершен курс обучения, учитель рассказал мне, что не только художник работает над полотном, но и время.

Некоторых эффектов не достичь, если работа не висит в помещении с определенным уровнем освещения и влажности. Сколько? Год, два, сто? Кто знает?

Моим работам в шкафу хватило пары дней и света семи артефактных светильников.

В дорожном чемоданчике у меня хранилась сумочка с небольшими гвоздиками, украшенными узорчатыми шляпками. Точно такими же гвоздиками была закреплена в раме оригинальная картина, потому я заранее раздобыла набор. Нашелся и маленький молоточек.

Снимать картины с плечиков (а в шкафу они, для удобства, висели на обычных плечиках) и скатывать в трубочки я не стала — краски, после обработки магическим светом, стали особенно хрупкими. Боюсь, скатай я их в тубусы, на выходе могу получить горку цветных чешуек и чистый холст.

Впрочем, мне недалеко их нести — до шторы, а там, из портала пару шагов и тогда уже можно будет примерить холсты в рамы. Тогда и отпорю нитки, которыми пришила полотна к одежным плечикам.

В потайной каморке отца, ставшей мне уже такой привычной, первым делом я освободила место. Работать, за неимением пространства и мебели, придется на полу. Рамки сдвинула в сторону, оставила только ту, с которой буду работать прямо сейчас.