Тамплиеры. Книга 2. След варана - Варвара Болондаева Страница 26

Взбешенный Раймунд Тулузский тоже собрал своих людей и повел их на Триполи и Тортосу. Напоследок он передал в окружавшие Иерусалим мусульманские крепости, что гарнизон Готфрида слаб и сам может стать легкой добычей. Недостойный поступок для рыцаря и христианина.

Засобирались домой и те, кто прошел этот путь под знаменами Готфрида и его братьев. Граф Этьен де Блуа объявил своим вассалам о намерении возвратиться в Шампань. Как не долгожданен был этот момент, Гуго и Годфруа встретили его с печалью.

Улицы Иерусалима пустели на глазах. На птичьем рынке ветер гонял пух по пустым прилавкам. На монетном осталась пара менял и те работали неохотно. Бани закрылись. Гулко отдавались шаги по залам Соломонова Храма, ныне — дворца короля. Жара начинала спадать, и редкие дожди орошали землю. Вновь загудел Кедрон непокорным бурлящим потоком.

Гуго ходил кругами по первому этажу и собирал вещи. Как ни перекладывай, ни крути, получалось довольно много. Походив по комнате, он замирал и подолгу невидящим взглядом смотрел куда-то. Все три года пути и боев пробегали перед ним расплывчатым сновидением. Дороги, крепости, города, пустыня, редкие рощи. Погибшие товарищи и убитые им люди. Нескончаемая вереница лиц, искаженных мучительной болью.

Заскочил на минуту Годфруа де Сент-Омер, сказав, что граф Этьен снова собирает всех в гости. Ужин на этот раз, был, должно быть, прощальным.

Удивительным было то, что оруженосец Роже в самый последний момент уезжать отказался.

— Во Франции у меня ничего нет. Жена умерла, — впервые за год оруженосец посвятил Гуго в личную жизнь, — а дочери почти десять лет. Её воспитывает моя сестра. Вряд ли я что-то смогу дать ребенку, если заберу к себе. А Готфриду, нашему господину, верные люди нужны.

Слова сквайра, как нож, вонзились в сердце Гуго. Он возвращался во Францию, в сытый, довольный Пейен, а Гроб Господень, за который погибли сотни тысяч крестоносцев, оставался незащищен.

— В Иерусалиме остается не более трехсот рыцарей. Главное, конечно, Танкред. — печально подытожил Этьен де Блуа.

Прощальный вечер был невеселым.

— Еще немного в Рамле, Яффе и Наблусе. Иерусалимское королевство как дом на песке.

— Вокруг полно мусульманских крепостей.

— Мой оруженосец решил остаться, — задумчиво вставил Гуго.

— Сеньор Гуго, каждый из нас оставит здесь кусок сердца, но мы должны возвращаться к семьям домой.

— Готфрид раздает земли и деревни каждому, кто захочет остаться. Можно забрать свои семьи и перевезти сюда.

— Вряд ли моя жена променяет столицу на палестинский хлев.

Гуго кивнул. И его собственная жена вряд ли согласилась бы оставить замок Пейен и переселиться в безводную, кишащую скорпионами и сарацинами пустыню. Сердце разрывалось на части.

Дома он еще долго сидел, разглядывая трещинки в стене и забежавшего розового геккона. Потом подошел к фреске, долго смотрел на Соломона и Суламифь. На глаза навернулись слезы.

Через неделю с веселым графом Этьеном де Блуа, героем крестового похода, Гуго де Пейен отправился в порт. С оруженосцем Эктором, Сильвеном-слугой, повозкой и несколькими лошадями. Роже проводил их в порт и, не стесняясь, плакал.

— Роже, мон даумазо, живи в моем доме. Оставляю под твой надзор, только береги книги. Молись за нас, друг Роже, и тебя мы не забудем в молитвах.

Где-то в дождливой, влажной Шампани поспевал виноград. Молодые дикие утки и гуси по берегам Сены поднимались на крыло. Фазаны и перепелки кормились на скошенном жнивье. Где-то у окошка сидела жена, а вытянувшийся вдвое Тибо корпел над книгой с латынью.

Шевалье Гуго де Пейен возвращался домой.

Невысокие волны с редкими барашками наверху направляли свой бег к желанным берегам Палестины. Темной полоской с зависшим облачком над ней выдавалась далекая суша. Нос толстобокой галеры-бастарды то приподнимался, то нырял вниз в такт волнам. Сбоку длинный ряд весел размашисто отмерял гребки.

С борта торговой галеры шевалье Гуго де Пейен вглядывался в пугающую синеву, какой славится Средиземное море. Цвет индиго, густой темно-синий сапфир.

Попутный ветер трепал волосы, хлопал складками одежды и наполнял паруса. Где-то впереди отстроенная и разросшаяся Яффа готова была принимать корабли. Где-то впереди были дорогие сердцу святыни и могилы убитых друзей. Там, впереди, лежал целый пласт жизни, яркое пятно, имевшее цель и смысл. Все, что было после него — лишь серые будни, наполненные воспоминаниями, жалкая тень.

На палубе находилось еще несколько путешествующих. Богатый итальянский чиновник с семьей, толстый и очень крикливый, пара монахов и несколько человек без определенного рода и звания. Последние, вероятно, ехали искать новую жизнь, остальные — в паломничество к Гробу Господню.

От надстроенной на корме каюты, пошатываясь и держась за борт, приблизился граф Гуго Шампанский. В отличие от своего блистательного младшего брата Этьена, граф Гуго Шампанский был неловок и сер. Бледнея от накатывавшей тошноты — он совершенно не переносил качку — граф изо всех сил пытался выглядеть энергичным и бодрым. Это давалось ему с натугой, и напускная веселость постоянно отдавала фальшью. К тому же веселиться граф совсем не умел.

— О, Гуго, мой друг, как я рад, наконец, добраться до Палестины! — граф Шампанский обнял за плечо своего вассала. — Сколько горьких слез я пролил, что не присоединился к вам во время похода!

Причину, по которой сюзерен отказался от идеи участвовать в Крестовом походе вместе со своим братом, Гуго де Пейен хорошо знал. Причина была белокурой и голубоглазой, была повенчана с графом законным браком и воспитывала дитя. Вся беда в том, что граф Шампанский не доверял супруге. А чуждые черты, не напоминавшие ни его, ни жену, все яснее прорисовывались на детском лице. Похоже, опасения имели твердую почву, и граф Гуго тяжело страдал. Упустив из-за слепой ревности возможность прославить свое имя, граф пытался теперь найти забвение в путешествии по Святой земле.

— Да, монсеньор, это были лучшие дни для каждого из нас, несмотря на тяготы и невзгоды. Но в Иерусалимском королевстве есть еще много шансов проявить свое усердие и силы.

— Жаль, что твой Тибо не пожелал стать оруженосцем. Сейчас был бы с тобой. Я научил бы его искусству военного дела.

— Монсеньор, мальчик с юных лет почувствовал призвание к Богу. Он только и мечтает о том, чтобы постричься в монахи.

— Похоже, у него есть пример! — граф Гуго с улыбкой посмотрел на своего тезку. — Сеньор Гуго, а ты еще не раздумал?

Гуго де Пейен стал серьезен и покачал головой. Граф Шампанский вдруг встал на цыпочки и заглянул ему за плечо:

— О, да тут сама прорастает тонзура!

В этот раз шутка была уместной. Годы брали свое, и в густых вьющихся волосам шевалье наметилась едва заметная плешь. Гуго де Пейен улыбнулся, и серьезность момента словно сняло рукой: