Неупокоенные - Лорен Оливер Страница 26

– Осторожно! Не поранься, тут стекло! – донесся снизу голос Минны. Она следовала за Эми шаг в шаг. – Не трогай! Тут ржавчина.

– А это что? – спросила девочка.

– Да кто знает… Мусор какой-то. Трентон, не поможешь хоть немного?

– Какого черта тебе от меня еще надо?

– Не смей чертыхаться при Эми! – выругала его Минна.

Кэролайн слышала их голоса как через глухую стену. Она опустила голову. Как же она устала! Как же ей преодолеть последнюю ступень?

– В «Черном гелиотропе», – сказала Эми умоляющим голосом, – была Пещера Верта. Там было много сокровищ. Можно, мы поиграем как будто мы в пещере, мамочка?

Кэролайн заговорила раньше, чем Минна успела ответить. Ее голос прозвучал неожиданно громко:

– Нет там никаких сокровищ, Эми. Только мусор, как сказала твоя мама.

Наконец-то она преодолела последнюю ступеньку и направилась на кухню за выпивкой.

– Ну что, гордишься? – ехидно спросила Сандра.

– О чем ты?

– О том, что ты сделала, – ответила она. Новенькая заскулила почти как животное, – первоклассное маленькое представление!

– Не понимаю, о чем ты говоришь. – Конечно, я все понимала.

Она имела в виду взорвавшуюся лампочку. И да, я гордилась. Да более того – я была на седьмом небе от счастья! Наконец-то после стольких лет я почувствовала в себе силу.

И это вселило в меня надежду.

Я лишь однажды видела настоящий большой пожар. Мне было семь или восемь лет. Огонь быстро распространился по соседним домам, прежде чем перекинулся на церковь Иоанна Богослова и похоронное бюро. К утру от домов ничего не осталось, а церковь почернела и наполовину выгорела. В воздухе пахло расплавленным стеклом и каким-то химическим веществом. Добровольцы вытаскивали гробы из-под обломков. Мы с сестрами стояли в стороне и наблюдали за этим, чтобы поглазеть на мертвые тела. Гробы были покрыты толстым слоем пепла, наполовину обгоревшие тела лежали под брезентом. Волосы и ногти у них выгорели совсем.

– Когда человек умирает, его ногти продолжают расти, – сказала мне сестра Делайла, – волосы тоже.

– Однажды ты тоже умрешь, – сказала сестра Оливия, – и от тебя не останется ничего, кроме костей и ногтей. И никто не будет по тебе скучать.

«Ибо прах ты и в прах возвратишься».

Сандра не знает, что я собираюсь устроить пожар. Как я могу ей об этом сказать? Если моя догадка верна, то это – конец. Конец нашего существования. В этом-то и смысл. В художественной литературе призраки остаются на земле, потому что они к чему-то здесь привязаны, им нужно что-то завершить.

Уверяю вас, это не наш случай. Земная жизнь теперь вне досягаемости, миру нечего нам предложить, а нам нечего ему дать. Я как женщина, смотрящая с балкона на красочный парад, который шествует по улице и постепенно растворяется за горизонтом. А ее ждет гора грязной посуды – именно так она и проведет праздничный вечер. И все следующие вечера.

У меня была Мэгги, но она, должно быть, уже умерла. Я хотела бы это почувствовать, но не могла. Когда дочка стала взрослой, она отдалилась от меня, превратилась в незнакомую мне женщину с короткими волосами и прямой спиной. «Это тофу, – сказала она мне, когда я приехала навестить ее в Сан-Франциско. Она поставила передо мной тарелку овощей с большим куском чего-то белого, похожего на спрессованный жир. – Я теперь вегетарианка».

Удивительно, не правда ли? Как люди, чьи сердца когда-то бились в унисон, могут стать такими далекими и чужими. В этом и есть вся суть жизни – постоянное разделение и отдаление. Этот процесс можно остановить, только слившись с единым потоком времени, с вечностью.

Наверное, нам уже пора отправиться домой.

Трентон не был в оранжерее уже много лет. Когда он открыл дверь, к потолку взметнулась перепуганная птица – она пролетела так близко, что он почувствовал вихрь, поднятый ее большими черными крыльями.

Некоторые стекла были выбиты. Трентон подумал, что это произошло во время последней сильной грозы. К стене была прислонена большая ржавая лестница, как будто кто-то решил, что делать ремонт нет смысла, и просто оставил ее здесь. Земля поросла молодой травкой, и она хрустела под ногами при каждом шаге.

Когда он был ребенком, оранжерея казалась ему фантастическими джунглями с огромными цветами – влажными, экзотическими и абсолютно для него недосягаемыми. Он помнил странные и необыкновенные орхидеи в изумрудном свете оранжереи, розы, которые стояли в цвету даже зимой.

Теперь там не было ничего зеленого, только пара искусственных рождественских елей, лилий, орхидей и даже миниатюрная пальма, стоящая в самом углу. Все оставшиеся живые растения были темными, сухими и ломкими.

Суббота, десять часов утра. Трентон был один в целом доме и мог делать, что хотел. Эми была в дальней комнате, мать до сих пор спала. Она вчера опять страшно налакалась и, видимо, раньше полудня не проснется. Из окна своей комнаты он видел Минну, которая шла вдоль кромки леса, натянув шапку на уши, хотя было уже градусов пятнадцать тепла. На ней были старые резиновые сапоги.

Взобраться на полку было нелегко – она скрипела так, как будто вот-вот грозила обрушиться под его весом. Но Трентон смог. Устроившись поудобнее, он спрятался за искусственными растениями и их пластиковыми листьями – его было не видно и со стороны кладовки, и от двери, которая вела во двор.

У него оставался еще один косяк из той пачки, что он купил у того парня, работавшего в «Мультиплексе» на Лонг-Айленде. Трентон зажег его, сделал три короткие затяжки и быстро затушил косяк, чтобы еще осталось на потом. Он облокотился на стену, расслабил руки и ноги и почувствовал, как по всему телу разливается тепло и покой.

Он думал о Кэти и ее приглашении. Страшновато. Не нужно туда ходить. Все будет плохо. Большинство друзей Кэти наверняка знают друг друга, а Трентон будет там белой вороной – все будут пялиться на него и перешептываться у него за спиной.

Но в глубине души он мечтал снова увидеть эту девушку. Значит ли это, что он больше не хотел умирать?

Нет. Его планы не изменились. И Трентон по-прежнему готовился к смерти.

Солнце светило очень слабо, и облака, бегущие по небу, распадались как стеклышки в калейдоскопе. Как и его мысли – распадались и перестраивались.

Свет замигал, по полкам пробежала тень, и Трентон вздрогнул. Он думал об аварии. Обрывки мрачных мыслей тянули его ко дну по темному мрачному коридору.

А потом он почувствовал что-то. Или, может, услышал. Он не понимал, что это, но знал – это здесь. Кто-то или что-то проникло в оранжерею. Трентон сидел, боясь пошевелиться. Горло сжала ледяная рука страха, он не мог выговорить ни слова, не то что закричать.