Кочевники Времени. Левиафан шагает по земле - Майкл Муркок Страница 27

Впервые мы увидели знаменитую Львиную Гвардию Гуда – рослых, великолепно сложенных воинов с кожей как полированное эбеновое дерево и гордыми прекрасными лицами. Этих молодых людей собрали со всех африканских племен. На головах у них красовались стальные шлемы с длинными красными и оранжевыми страусиными перьями. С их плеч свисали короткие плащи из львиных шкур с гривами. На них были шитые золотом и серебром короткие безрукавки иссиня-черного цвета, похожие на те, что носят французские зуавы, и сходные по цвету узкие рейтузы. На ногах – черные блестящие кожаные сапоги. Каждый был вооружен двумя символами новой и старой Африки – на плече современный карабин, а в правой руке – длинное копье с широким наконечником. Когда они стояли в открытых гондолах, и ни один мускул их великолепных тел и их прекрасных неподвижных лиц не шевелился, они, без сомнения, казались самыми впечатляющими гвардейцами мира. Их гондолы образовали точный круг вокруг гондолы самого генерала Гуда, расписанной ослепительными красками. Над ней развевался черно-красный флаг империи Черного Аттилы.

С того места, откуда я смотрел (я стоял на крыше дома, где жил; со мной были почти все мои коллеги, в том числе и Корженёвский), я мог разглядеть, что в той гондоле находятся два человека; но расстояние было слишком велико, чтобы можно было рассмотреть лицо второго. И все же мне показалось, что один из сидящих в гондоле имел белую кожу!

Сразу же после приземления Гуд и его гвардия пересели в электромобили и начали долгий путь по улицам Капштадта, где их ждала восторженная встреча множества жителей (по большей части это исходило от черного населения). Со своего места я немногое мог увидеть.

Я спустился в бар на первый этаж как раз в тот момент, когда несколько других офицеров входили с улицы, где имели возможность наблюдать этот спектакль. На лицах немногих белых и довольно многих черных офицеров были написаны зависть и удивление, потому что не могло быть никаких сомнений: прибытие Гуда было великолепно отрепетировано. Офицер, знакомый мне лишь мельком, некогда командир индийского флота (его звали Лоуренс, насколько я помню), заказал себе двойной бренди и опрокинул его одним глотком; затем повернулся и заявил:

– Этот парень, скажу я вам, прицепил классную белую девчонку на буксир. Вот ведь дурь, верно? Его отвращение к нам, кажется, не распространяется на женские особи?

Другой мой знакомый по имени Хортон (до того, как Гуд захватил его страну, – офицер морского флота Сьерра Леоне) сухо заметил:

– По победителю и добыча, приятель, – забавное выражение застыло на его коричневом лице, он подмигнул мне, наслаждаясь недовольством Лоуренса.

– Ну, лично я думаю… – начал Лоуренс, начавший понимать свою бестактность. – Я не хотел сказать…

– Вот так-то! – Хортон засмеялся и заказал Лоуренсу еще бренди. – Вы думаете, Гуд взял себе, так сказать, демонстративно белую возлюбленную. Может быть даже, он находит ее настолько эффектной, что ему безразличен цвет ее кожи. Я слыхал о европейцах, которые влюблялись в африканских девушек. А вы – нет?

Следующий аргумент Лоуренса, без сомнения, был весьма обоснованным.

– Однако это были вовсе не те европейцы, которые испытывают глубочайшее презрение к черным, Хортон. Я полагаю, такое чувство потрясло бы основы его главного тезиса о том, что все мы страшные чудовища. Разве не так?

– Должен добавить, – бросил тут лейтенант, который начинал свою карьеру в морском флоте России и носил фамилию Курьенко, Курженко или что-то в том же роде, – что я не имел бы ничего против знакомства с ней. Такая красавица! Думаю, она – самая потрясающая женщина, какую я когда-либо видел. В этом отношении Гуду можно только пожелать счастья, вот что я вам скажу.

В том же роде разговор продолжался еще некоторое время, пока тем из нас, кто принял приглашение на банкет, не нужно было уходить, чтобы привести себя в порядок. Корженёвский, я и еще несколько «подводных моряков» отправились вместе. В простом белом парадном мундире морского флота Бантустана мы двинулись ко дворцу на большой машине – это была разновидность линейного экипажа на электрической тяге. Нас встретили на ступенях дворца и проводили в большой зал, где обычно заседали избранные представители народа Бантустана. Там были выставлены длинные столы, и на каждом месте стояла золотая и серебряная посуда. Мы были удостоены привилегии (если только в данном случае уместно это слово) сидеть за президентским столом и имели хорошую возможность вблизи разглядеть генерала, перед которым трепетал весь мир.

Когда все заняли места, в дверь на дальнем конце зала вошли президент Ганди, генерал Гуд и его спутница и прошествовали к своим местам за столом.

Надеюсь, у меня хватило самообладания, чтобы сдержать свое изумление при виде женщины, положившей руку на плечо деспота, повелителя большей части Африки и всей Европы. Наши взгляды встретились; с мимолетной улыбкой она приветствовала меня и затем повернула голову, чтобы что-то сказать Гуду. Это была Уна Перссон! Теперь я понял, почему она так быстро возвратилась в Африку, почему не хотела брать меня с собой. Стало быть, она уже тогда поддерживала отношения с Черным Аттилой?

Внешность генерала Гуда ничуть не отвечала тому образу, который я успел создать в отношении его личности. Он был так же высок, как солдаты его Львиной Гвардии, и очень строен. Он двигался – иначе не скажешь – со своеобразной неуклюжей грацией. На нем был превосходно сшитый вечерний костюм без всяких орденов и украшений. Я ожидал увидеть полководца со сверкающими глазами, но этот человек средних лет обладал изысканной внешностью высокопоставленного дипломата. В его волосах и бороде показались первые седые пряди, и его большие темные глаза были полны обманчивой мягкости. Против моей воли он напомнил мне черный вариант Авраама Линкольна!

Президент Ганди сиял. Его беседа с генералом Гудом явно прошла очень удовлетворительно. Маленький индиец был одет, как обычно, в легкий костюм из хлопчатобумажной ткани, как его называли здесь, «бомбейского покроя». Они уселись, и поскольку при появлении высоких персон мы встали, то теперь тоже заняли свои места снова. Ужин начался при довольно кислом молчании, однако затем атмосфера постепенно начала улучшаться. Генерал Гуд довольно дружески беседовал с президентом Ганди, помощниками президента и Уной Перссон. Я немногое мог уловить из их разговоров – достаточно, чтобы знать, что это был всего лишь обыкновенный светский обмен ничего не значащими фразами, как это принято у политиков при подобных обстоятельствах. Из чувства такта, быть может, не совсем уместного, во время обеда я пытался не смотреть в сторону мисс Перссон и полностью посвятил себя даме, сидевшей по левую руку от меня. Эта особа казалась одержимой идеей переселить в Африку множество видов птиц, которые во время войны были в Европе истреблены почти подчистую.

Угощение представляло собой великолепный компромисс между европейскими и африканскими блюдами. Вероятно, это было лучшим, что я когда-либо пробовал до сих пор. Мы уже приступили к сладкому, прежде чем я смог избавиться от разговоров с любительницей орнитологии. Неожиданно я услышал глубокий мягкий голос генерала Гуда, произносивший мое имя, и я, немного смущенный, поглядел в его сторону.