Ладья - Дэниел О’Мэлли Страница 27

Переезд казался мне бесконечным. Помню, как беспомощно озиралась по сторонам. Все, что я знала, исчезло, и меня просто увозили в неизвестность. Сидя одна на заднем сиденье лимузина, я распустила нюни и хныкала, пока водитель не сжалился и не пересадил меня вперед рядом с собой. В конце концов я уснула, неловко растянувшись поперек рычага переключения передач. Голову я положила водителю на колено и прилипла к его брюкам лицом, вымазанным противной смесью шоколада, слюны и соплей.

Когда машина прибыла в Имение, меня разбудила и приветствовала крупная женщина, говорившая со странным акцентом. Обстоятельства моего путешествия повергли ее в ужас. Закончив наконец осуждать беспечность своего начальства, она представилась фрау Блюмен, директрисой моей новой школы.

Фрау Блюмен была весела и ласкова, ладила с детьми и излучала такое спокойствие, что, казалось, на нее можно было лечь и уснуть. Однако я теперь со всеми держалась донельзя настороженно. Едва я вышла из машины, водитель, у которого я проспала на коленях, уехал, даже не попрощавшись. Я чувствовала, что не могу ни на кого положиться, не могу никому доверять.

И это убеждение оставалось со мной очень долго.

Фрау Блюмен отправила меня прямиком в постель, где я тут же отключилась, измотанная всем, что случилось за день.

Следующим утром я проснулась в новой жизни, уже не той девочкой, которой была накануне. Сейчас немного странно думать, что ты испытываешь примерно то же – и сколько вообще людей это переносят? Мне интересно, запомнишь ли ты каждое мгновение своего первого нового дня? Я свой запомнила.

Это был самый неясный, самый утомительный день в моей жизни.

Меня разбудил петушиный крик. На улице было еще темно, но в комнате уже ворочались люди и постепенно загорался свет. Было очевидно, что мне не остается ничего, кроме как выбраться из постели – особенно после того, как я почувствовала, что меня кто-то неуверенно тыкает в голень. Когда мне наконец удалось разомкнуть веки, я увидела девочку-китаянку моего возраста – она выжидающе смотрела на меня.

– Доброе утро! – прощебетала она. – Я Мэри, и я тебе тут все покажу! Сейчас уже пора вставать!

Все, что она говорила, озарялось радостным восклицанием, а сама она оказалась из числа людей того типа, что всегда пребывают в хорошем настроении.

Однако даже в том возрасте мне казалось неестественным, что здесь всем было по силам просто так выпрыгнуть из кровати уже совершенно бодрыми. Я тогда не знала, что все учащиеся в Имении проходили всестороннее обучение и подготовку, направленную на то, чтобы сделать из них максимально эффективных людей. В том числе «жаворонков». Усугубляло ситуацию то, что все, кто был на моем курсе, жили в Имении еще с младенчества. Четкого времени, когда у людей проявляются силы, не существует – это может произойти на любом этапе жизни, – но чаще всего это случается ранее подросткового возраста, что для Шахов вполне удобно, так как тогда их гораздо легче обучать. Я была единственной в своей возрастной группе, чьи способности не обнаружились еще в материнской утробе. Остальные почти не разлучались друг с другом на протяжении всех восьми лет своей жизни и были здоровее самых профессиональных спортсменов, сдержаннее самих самураев – это была крепкая, сплоченная компания друзей.

И в нее бросили Мифани Томас, которая еще не успела свыкнуться с мыслью, что никогда не вернется домой, и тревожилась из-за смутного, но гнетущего повеления вызывать гордость леди Фарриер и сэра Уоттлмена. Давило на меня и кое-что еще – то, от чего вся ситуация становилась даже более удручающей. Эта ночь была первой за многие месяцы, когда Фарриер не явилась ко мне во сне. Ни предупреждений, ни объяснений – она меня попросту бросила.

Когда я встала, меня саму одели в темно-синюю форму, а руки пропитали увлажнителем и скрыли латексными перчатками, после чего вывели во двор. Там мы, размявшись, приступили сначала к серии высокоэффективных упражнений по аэробике, а затем занялись йогой, направленной на улучшение пластики.

В конце занятий нам позволили пять минут пролежать на спине, притворяясь мертвыми, и это были лучшие минуты этого дня. Последовавший же за этим забег на две мили был худшим.

На протяжении всего этого испытания Мэри постоянно меня подбадривала, но я понимала, что ей хотелось присоединиться к остальной группе, которая пробежала всю дистанцию почти молниеносно. А за время, что понадобилось мне, чтобы завершить задание (то есть взобраться на крутой холм, пересечь песчаную полосу и перейти ручей), нас обогнали пять старших групп, которые, похоже, начинали забеги с интервалами. Затем последовала долгая заминка – сначала воодушевленные сверстники растягивали ей ноги, а потом она надела купальник и прошла вместе со всеми через длинный ряд душей с разными температурами, рассчитанными таким образом, чтобы не допустить разрыва мышц.

После этого они отправились в часовню на милосердно бодрую проповедь о долге и патриотизме, а потом сели завтракать – по крайней мере, для остальных это было завтраком. Мне же Мэри извиняющимся (хотя и радостным) тоном объяснила, что надо мной доктора собирались провести кое-какие тесты. Поэтому есть мне пока было нельзя и пришлось просто наблюдать, как заполнившие всю столовую люди заглатывали пищу, разработанную специально, чтобы дать им максимальную энергию, способствовать здоровому росту, снабдить всеми ценными питательными веществами, обеспечить блеск волос и хорошее пищеварение. Усугубляло ситуацию то, какой аппетитной казалась вся эта пища на вид и какие она испускала запахи. Я сидела посреди группы девочек и мальчиков, которые болтали без умолку, ссылаясь на вещи, о которых я никогда не слышала, бросая шутки, которые я не понимала (что было неудивительно, учитывая, что они читали на уровне детей старше меня лет на пять и, вроде бы, свободно говорили на двух иностранных языках). Они пытались вовлечь меня в разговор, но я была изнурена, растеряна и умирала от голода.

К концу завтрака восход еще только загорелся. Позднее я выяснила, что петушиный крик, который нас разбудил, на самом деле воспроизводился по записи как наиболее архетипичный звук, задевающий самую примитивную часть нашего мозга и запускающий его работу так же, как это происходило у наших предков.

Вот такая жизнь была у нас в Имении. Каждый ее аспект был тщательно выверен и направлен на достижение максимальной эффективности. Поэтому мы и сами были максимально эффективны.

После завтрака мы перешли в класс, где у нас были уроки классической литературы, химии и разборка трех разных типов штурмовых винтовок. Обед выглядел так же вкусно, но вместо него мне дали только какие-то таблетки, которые, как при этом сказали, должны были помочь «промыть» меня перед тестами. Я понятия не имела, что под этим подразумевалось до следующего занятия, когда была вынуждена внезапно покинуть класс посреди лекции о методах наблюдений. Также мне пришлось выйти на своем первом уроке французского языка (что стало для меня некоторым облегчением, поскольку там меня окружали трехлетки). И во время занятия по дзюдо. И на информатике. К концу пения я уже чувствовала себя опустошенной – и эмоционально, и внутренне.