Герканский кабан - Денис Юрин Страница 27

Он проснулся поздним утром в том самом доме и в той самой кровати, где всю ночь напролет предавался плотским утехам с игривой красавицей. Он лежал на кровати один, незнакомка исчезла, но этот прискорбный факт ничуть не мешал ему нежиться после бурных забав прошедшей ночи. Странно, что он ничего не помнил, но по расслабленному телу растеклась приятная усталость. В идущей кругом голове не осталось каких-либо образов, но плоть офицера сохранила воспоминания о неимоверно приятных ощущениях: нежных касаниях и ласках, о сжигающей изнутри и вырывающейся с криком наружу страсти, какой он еще никогда и ни с кем не испытывал.

Он решил, что влюбился, и был опечален тем, что не проснулся утром в объятиях красавицы. Впрочем, с прекрасной, темноволосой обольстительницей все было иначе, совсем по-другому, нежели с другими дамами. Она не кокетничала, не предавалась пассивному флирту, не утруждала себя намеками и не мучила кавалеров жеманством. Она, как охотница, нет, настоящая хозяйка податливых мужских сердец, просто брала, что хотела, а затем исчезала, внезапно и неизвестно куда.

Поспешно одеваясь, поскольку он уже давно должен был находиться на построении в казарме, лейтенант продумывал, как будет искать пленившую его сердце красавицу, но вскоре отказался от глупой затеи по целому ряду причин. Во-первых, второе свидание могло оказаться гораздо хуже, чем первое, поскольку в нем явно не будет ни пленяющей сердце интриги, ни томительного ожидания, ни смертельного риска, ни азарта. Во-вторых, он по опыту знал, что стоит лишь показать женщине свою заинтересованность, как сразу же она подберет подол юбки и взгромоздится тебе на шею, откуда ее потом очень сложно согнать. В-третьих, роковые женщины всегда опасны как для нервов и жизни, так и для карьеры. И, наконец, в-четвертых, красавица явно была хищницей, а охотницы очень не любят, когда к ним привязывается по каким-то причинам отпущенная на свободу добыча. В общем, юный, но уже хорошо разбирающийся в женщинах лейтенант решил не предпринимать поиски дамы. Если она захочет встретиться, то найдет его сама. Любые же шаги с его стороны будут выглядеть жалко и достойно осмеяния.

Хоть путь до казармы был недалек и его одевавшийся на ходу офицер проделал бегом, но он, конечно же, опоздал даже к концу утреннего построения. Обычно смотревший на ночные гулянки офицеров сквозь пальцы полковник в тот день оказался неимоверно зол, криклив и строг. Видимо, бои на личном фронте у него шли не столь удачно, как у его молодых подчиненных, да и подсаженная печень не позволяла разгуляться на старости лет. Его удручающее, достойное сочувствия душевное состояние мгновенно отразилось почти на всех припозднившихся офицерах. Лейтенант выслушал массу нелестных слов в свой адрес, да еще и в присутствии посмеивающихся за его спиной солдат, но каким-то чудом он все же умудрился вернуть расположение командира и избежать позорного посещения гауптвахты. Ему повезло, но именно с этого момента и началась полоса неудач.

Не побаловав кавалеристов даже часом своего времени, юноша покинул пределы казармы и вместе с десятком офицеров из родного полка отправился в полюбившийся им трактирчик «Пьющий рыцарь». Впрочем, до заведения с названием само за себя говорящим компания не добралась, поскольку натолкнулась на знакомых гуляк из 46-го пехотного. Вино полилось рекой прямо на улице. Как водится, разговор почти сразу зашел о любовных похождениях, и юный кавалерист имел неосторожность похвастаться успехами прошедшего дня и ночи. Пехотинцы, естественно, усомнились в правдивости рассказа. Один капитан с раскрасневшейся рожей даже осмелился назвать его «юнцом-пустобрехом». Слово за слово, упрек за упреком, оскорбление за оскорблением, и оно, то есть побоище, началось, как водится, со звонкого удара бутылкой по захмелевшей голове обидчика.

Если бы «состязание» офицеров двух полков произошло в трактире или, на худой конец, в укромном закутке подворотни, каких в Денборге полно, то лейтенант отделался бы лишь рассеченной бровью. Но, к несчастью, офицерским кулакам приспичило зачесаться в самом центре колониальной столицы, а именно, на главной площади, возле резиденции генерал-губернатора. Немудрено, что стражники примчались быстро, они появились почти мгновенно и повязали всех благородных господ, кто вовремя не дал стрекача.

Почти всех его сослуживцев поймали, но уже через час отпустили из городской тюрьмы. Он же был выявлен как зачинщик беспорядков и просидел в сыром, кишащем крысами и какими-то жучками каземате до позднего вечера. Потом юный бузотер предстал перед военным трибуналом. К счастью, он отделался довольно легко. Кавалерийского лейтенанта не исключили из полка, не разжаловали, не взяли под стражу, не передали городским властям, а лишь временно приписали к штрафному батальону и дали ему в подчинение пехотную полуроту.

Иметь в подчинении полсотни воришек, мелких казнокрадов, окончательно спившихся мерзавцев и прочий недисциплинированный сброд, одной ногой уже бредущий в сторону каторги, казалось бы, что могло быть хуже? Однако неудачному дню нашлось достойное продолжение. Около полуночи только что прибывшего в батальон лейтенанта разбудил дежурный офицер и отправил к командиру. Доживающий на службе последние дни и грезящий по ночам об отставке майор не стал вдаваться в долгие объяснения перед еще незнакомым ему новичком, просто вручил приказ вместе с вверенной ему полуротой выдвигаться к шахте на реке Милока. Отряд пехотинцев должен был встать лагерем возле шахтерского поселка и нести охранную службу до дальнейших распоряжений.

Вот так по воле злодейки-судьбы и случилось, что многообещающий офицер, бравый кавалерист и любимчик столичных дам месил сапогами грязь и пачкал свой красивый мундир за компанию со сборищем самых худших солдат во всей герканской колониальной армии.

– Ваш благородь, а харчи нам позжей подвезут иль у местных кормиться бум?! – вывел офицера из тяжких раздумий о превратностях судьбы дерзкий окрик из строя.

Недолго думая, лейтенант повернулся к маршировавшим рядом солдатам лицом и со всего размаху заехал кулаком в ухо осмелившегося с ним заговорить усача.

– Как ты смеешь, мразь, обращаться не по уставу?! – взревел офицер, выждав немного, пока грузное тело плечистого солдата не достигло земли. – А где «дозвольте обратиться»?! У бабки на блинах загуляло?! Что за разговорчики на марше?! Я вам покажу! Где сержант?! Кто вожак в этом стаде баранов?!

По вине все той же решившей окончательно извести лейтенанта судьбы сержант и два капрала его полуроты на днях потравились паленым пойлом, тайком пронесенным в батальон из дешевого кабака, и мучились сейчас животами в армейском лазарете. Так что главным бараном оказался он сам.

Очередное, свалившееся на него несчастье, как ни странно, лишь развеселило лейтенанта. Запас пакостей в арсенале судьбы уменьшался, а их калибр мельчал на глазах. Это было достойной причиной, чтобы обращаться с солдатами чуть помягче.

– На два дня вам провизию пайком выдали, а дальше не ваша забота! Я командир, у меня голова о ваших прожорливых животах болеть и должна, – проворчал лейтенант, и чтобы его больше не доставали глупыми расспросами о всяких низких, бытовых мелочах, пошел не рядом, а на пару шагов впереди строя.