«Умрем же под Москвой!» Свастика над Кремлем - Вячеслав Шпаковский Страница 27

Расчет делался на то, что земля на морозе очень быстро смерзнется в монолит, в котором такую мину не сможет обнаружить ни один миноискатель. Поскольку У-2 разбрасывали по дорогам рогатки чуть ли не каждую ночь, то можно было и не сомневаться, что впереди колонны грузовиков немцы обязательно пустят танк, и он раздавит запальную ампулу. Потом от нее загорался бикфордов шнур, после чего от него подрывался детонатор и взрывался вмерзший в грунт мешок с бертолетовой солью. Случалось, что к этому времени на него успевал наехать даже один из грузовиков, но если этого и не происходило, воронка на дороге обычно оказывалась настолько велика, что ее приходилось заделывать. В результате колонна останавливалась и опять-таки становилась легкой добычей для советских бомбардировщиков и штурмовиков.

Впрочем, взрывчатки все равно не хватало, и резко возросшие потребности в ней со стороны действующей армии промышленности приходилось удовлетворять за счет многих новых и весьма оригинальных рецептур взрывных смесей, во многом основанных на применении подручных материалов. Например, в минах вместо традиционного ТНТ использовался динамон марки «Т» из смеси аммиачной селитры и молотого торфа, тогда как в Средней Азии бомбы и мины начиняли динамоном марки «Ж», в котором вместо торфа использовался… хлопковый жмых!

Впрочем, все это было лишь малой частью всех тех усилий, что прилагались в стране буквально на каждом рабочем месте и каждым человеком, трудившимся на войну. Всюду, где это было только возможно, дефицитную резину заменяли на фибру и кирзу, приклады винтовок и автоматов уже больше не покрывали лаком, а корпуса бомб и реактивных снарядов так и вовсе перестали окрашивать. Снаряды обтачивали только снаружи, а при производстве использовали сталистый чугун вместо применявшихся ранее качественных сталей.

На консервных заводах делали гранаты, на кирпичных – прессовали брикеты взрывчатки из динамона и амматола для противопехотных и противотанковых мин. Уже в начале 1942 года в Советском Союзе был разработан первый 76-мм кумулятивный снаряд с начинкой из сплава гексогена и тротила, благодаря чему орудия этого калибра получили возможность поражать германские танки с толщиной брони до 100 мм. При этом работы над новым снарядом начались в октябре 1941 года, а уже в январе 42-го первые снаряды были переданы для испытаний.

Тогда же, уже в феврале – марте, в СССР был разработан и первый 45-мм подкалиберный бронебойно-трассирующий снаряд, способный на расстоянии в 500 м пробить броню до 80 мм толщиной. Решением ГКО его приняли на вооружение 1 апреля 1942 года.

Обильные снегопады, засыпавшие фронт густыми снегами, заставили развернуть массовое производство лыж. Кроме того, для вооружения лыжами специальных ударных отрядов лыжи реквизировались во всех школах и спортивных клубах ОСОАВИАХИМа. Еще в ноябре 1941 года ГКО поручил ряду предприятий освоить производство аэросаней, а уже в декабре 1941-го – январе 1942 года первые партии аэросаней из Горького поступили на фронт, где с их помощью в условиях зимнего бездорожья перевозили и грузы, и раненых, и даже совершали нападения на врага. На многие аэросани ставилась броня спереди и пулеметные турели, как на самолетах. Вооруженные аэросани осуществляли разведку, вели быстротечные бои, действовали в тылу немецких войск. На отдельные сани по бортам корпуса устанавливали направляющие для запуска реактивных снарядов от «катюш» и авиационные эрэсы. С таким вооружением они не боялись нападать даже на транспортные колонны гитлеровцев и, случалось, доставляли им большие неприятности. Так, например, в районе Калязина группа советских аэросаней прорвалась через фронт и атаковала немецкий фронтовой аэродром, с которого гитлеровские бомбардировщики совершали свои налеты на Рыбинск и Ярославль.

Стоял солнечный зимний день, которому можно было бы только радоваться, не будь мороз далеко за 30 градусов… Охрана аэродрома грелась в казарме, а техсостав был занят подготовкой самолетов к очередному налету и тоже то и дело бегал туда погреться. Летчиков привезли на аэродром в закрытой машине с печкой-буржуйкой внутри, и в тот самый момент, когда они начали рассаживаться по своим самолетам, со стороны ближайшей лесополосы появились советские аэросани. Первые две машины выпустили свои эрэсы издалека, и те в самолеты не попали, однако разнесли казарму в щепки со всей находившейся там охраной. Тем временем остальные машины быстро приблизились и открыли по аэродрому шквальный огонь из пулеметов. Некоторые пилоты попытались взлететь, но в сутолоке какие-то машины сцепились друг с другом, тогда как другие застряли в снегу. По ним и ударили эрэсами в упор советские аэросани. Несколько машин сразу же вспыхнули, после чего на них начали рваться собственные авиабомбы. Затем русские подожгли еще и несколько бензозаправщиков, взорвали здание радиостанции и благополучно отошли, оставив после себя лишь огненный хаос и несколько десятков разбитых и сожженных самолетов. Погибло также много пилотов, причем, что называется, ни за что!

Приходилось с сожалением констатировать, что у русских есть настолько эффективные средства вооруженной борьбы, что им, немцам, было нечего этому противопоставить, либо что их собственное оружие сплошь и рядом оказывалось хуже, чем у русских. Даже в замерзающем и вымирающем от голода Ленинграде у русских оказалось сверхмощное орудие калибра 406 мм, изготовленное для недостроенного линкора «Советский Союз». И пусть линкор этот так и не был спущен на воду: орудие для него, пусть даже и всего лишь одно, пусть и смонтированное на испытательной установке, все равно стреляло и посылало свои снаряды весом более чем в одну тонну на расстояние в целых 45 км, чем оказывало серьезную поддержку оборонявшимся под Ленинградом советским войскам. Как-то снаряд этой пушки накрыл всего одну танковую колонну на заправке, и что же? Практически все ее машины были либо уничтожены, либо серьезно повреждены, да так, что их после этого пришлось отправлять для ремонта в Германию!

Разумеется, немцы пытались на все это отвечать! Чуть ли не каждую ночь советские заводы, расположенные в лежавших вдоль Волги городах, подвергались бомбовым ударам. У дорог, шедших через поля, устанавливались наблюдательные посты. В нескольких деревнях партизаны и местные жители, пойманные за разбрасыванием колючек, голыми обливались ледяной водой и превращались в замороженные глыбы, которые в назидание всем прочим расставлялись на обозрение, однако тех же самых колючек на дорогах меньше не стало.

В феврале 1942 года под Севастополь, который также никак не удавалось взять, была отправлена сверхмощная железнодорожная пушка «Дора», имевшая калибр ствола, равный 80 см [5], а также две самоходные установки «Карл», вооруженные мортирами калибра 60 см. Предполагалось, что своим огнем они смогут уничтожить знаменитые советские береговые батареи с пушками калибра 305 мм № 30 и № 35, размещавшиеся в броневых башнях, и другие укрепления осажденного Севастополя, отразившего к этому времени уже два штурма.

Снаряд «Доры» массой 4,8 т нес 700 кг взрывчатки, бетонобойный массой 7,1 т – 250 кг, заряды к ним весили, соответственно, 2 и 1,85 т. Люлька под ствол монтировалась между двумя опорами, каждая из которых занимала одну железнодорожную колею и покоилась на четырех пятиосных платформах. Для подачи снарядов и зарядов служили два подъемника. Перевозилось орудие, конечно, в разобранном виде. Для его установки железнодорожный путь разветвляли и прокладывали четыре изогнутые – для горизонтальной наводки – параллельные ветки. На две внутренние ветки загоняли опоры орудия. По внешним путям двигались два 110-тонных мостовых крана, необходимых для сборки орудия. Позиция занимала участок длиной 4120–4370 м. Подготовка позиции и сборка орудия длились от полутора до шести с половиной недель.