В плену пертурбаций - Алан Дин Фостер Страница 27

– А если не станет? А если растянется на несколько дней или на неделю? Вы что, хотите, чтобы я спятил? – Мадж повернулся к Джон-Тому.

– Че молчишь, приятель? Ну-ка, спой нам песенку. Или тоже зажлобился?

– Мадж, мне вряд ли легче, чем тебе, но я согласен с Клотагорбом.

Сейчас не время прибегать к чаропению. Чересчур рискованно. – Неожиданно юноша усмехнулся. – Так что расслабься, милашка.

– Слушай, приятель, – взвился Мадж, – шутки шутками, но надо и меру знать!

– А чем ты недоволен? По-моему, если с нами шутят, то достаточно остроумно. Судьба явно не обделена чувством юмора.

– Заткнись, ты, облезлая обезьяна! Придержи язык, не то я…

– Что? Выцарапаешь мне глаза?

Выдр прорычал что-то невразумительное и рывком надвинул на уши шляпу, которая тоже слегка изменилась, заодно с остальной одеждой.

Джон-Том оглядел себя с ног до головы и вынужден был признать, что платье на нем, в общем-то, весьма миленькое. До чего же странно, подумалось ему, что в подобных ситуациях выручает не что-нибудь, а именно юмор.

Отчетливее всего перемена ощущалась в облике Маджа и самого Джон-Тома, поскольку у тех видов, к которым принадлежали, соответственно, Клотагорб, Сорбл и Дормас, внешние различия между полами были не столь очевидными.

– Ну помогите же! – взвыл несчастный Мадж, который, судя по всему, пытался спрятаться в шляпе. Та превратилась в импозантный широкополый головной убор, который вполне смотрелся бы на какой-нибудь южной красавице. Джон-Том, проникшись сочувствием к другу, вопросительно взглянул на Клотагорба.

– Может, попробовать, сэр? Мне кажется, расклад почти идеальный: пертурбация не слишком серьезная, как раз чтобы поучиться, как с ними бороться.

– Хорошо, мой мальчик, – согласился задумчиво чародей. – Только будь осторожен. Помни, что неверное чаропение обернется еще большим злом.

– Куда уж хуже! – буркнул Мадж. – Разве может быть хуже?

– Может, – отозвалась Дормас. – Например, если ты распустишь язык.

– Лучше пожалей меня, милашка… Или надо было сказать «сэр»?

– Не знаю, – призналась Дормас. – Посмотрим, на что способен этот ваш чаропевец.

Джон-Том снял с плеча дуару и погрузился в размышления.

Предупреждение Клотагорба было как нельзя кстати. Юноша перебирал в уме песни наиболее мужественных исполнителей и женственных исполнительниц и остановился наконец на старом добром Элвисе П. и Тине Тернер. С точки зрения музыки такой выбор оставлял желать лучшего, однако если рассуждать магически, все было в полном порядке.

– Поехали, – произнес юноша со вздохом, прокашлялся и запел, ощущая себя не в своей тарелке из-за того, что пел сопрано. К его великому облегчению, какое-то время спустя он обрел свой собственный голос и стал снова самим собой. Впрочем, радость Джон-Тома никак не могла сравниться с чувствами Маджа. Едва обратное превращение завершилось, выдр встал на голову и прошелся колесом вокруг костра. Он бесновался до тех пор, пока у него не пресеклось дыхание.

– Бедный перхаватор, – проговорил Мадж, отдышавшись. – Верно, тяжко ему приходится, коли он вытворяет такие штуки. Я буду не я, ежели не выпущу его на волю!

– Надеюсь, все пройдет так, как мы задумали, – проронил Клотагорб.

– А теперь предлагаю лечь спать. Утром возможны всякие сюрпризы, поэтому не мешает набраться сил. Следующая пертурбация, вполне вероятно, потребует заклинаний порешительнее.

Нечего сказать, комплимент, хмыкнул про себя Джон-Том. Впрочем, ожидать от волшебника похвалы было по меньшей мере нелепо. Однако поспать и впрямь стоит. Юноша отложил дуару, закутался в плащ из ящеричьей шкуры и лег на спину, улыбнувшись Маджу, который пристроился рядом.

– Спокойной ночи, крошка.

– Приятель, тебе что, не терпится узнать, каково это – петь без единого зуба во рту? – огрызнулся выдр и отвернулся от человека.

Утро напомнило всем, что серьезные пертурбации могут происходить как наяву, так и во сне. Равнодушие спящих к окружающему миру не имело в данном случае ровным счетом никакого значения. Джон-Том потянулся было за дуарой, но обнаружил, что, во-первых, инструмент куда-то запропастился, а во-вторых – тянуться, собственно, было и нечем. Тогда юноша попытался сесть и окончательно запутался в ощущениях, ибо сидеть тоже было не на чем. Смятение чувств не могло скрыть того факта, что серьезнее пертурбации еще не случалось. Воздух был густым, как суп, и таким же мутным. Джон-Том напряг зрение, чтобы разглядеть хоть что-то, и почувствовал, что глаза как бы соскальзывают куда-то вбок. С немалым трудом ему удалось подавить страх, закравшийся в сердце. В конце концов, он по-прежнему видит, пускай даже различая всего-навсего черное и белое. Других цветов глаза не воспринимали. Вернее, сказал себе юноша, воспринимать-то они, быть может, и воспринимают, а вот цвета исчезли.

Небо над головой было каким-то белесым, деревья вокруг – темно-серыми. Тут Джон-Том заметил чудовище и шарахнулся от него.

Чудовище тоже попятилось, и вдруг юноша сообразил, что оно испугалось не меньше, чем он сам. Поблизости ворочались еще три монстра, причем все они шарахались друг от друга, как от заразных. Вот бы, подумалось Джон-Тому, поглядеть на себя со стороны.

Постепенно юноша осознал, что заодно с цветовосприятием утратил обоняние. Хорошо хоть сохранился слух. Он отчетливо слышал те звуки, которые издавало при движении его новое тело. Если судить по ним, мелькнула у Джон-Тома шальная мысль, выходит, что он лишился ног и приобрел взамен самое настоящее невесть что.

Пертурбация не просто исказила реальность; она вывернула последнюю наизнанку. До сих пор перемены, которые насылал пертурбатор, имели некий смысл; сейчас же с миром творилось нечто совершенно бессмысленное. Может, пертурбатору передалось безумие того, кто его пленил?

– Эй! – выдавил Джон-Том. – Кто-нибудь меня понимает?

– Я, – отозвалось страшилище, наружность которого была не столько отталкивающей, сколько гротескной. Подобная оболочка казалась совершенно неподходящей для юркого, вечно суетящегося Маджа, однако голос принадлежал именно выдру. Правда, понять, откуда исходят слова, не представлялось возможным, поскольку ни у Джон-Тома, ни у Маджа не наблюдалось ничего похожего на пасть или рот.

Следом за выдром откликнулся Клотагорб, затем Дормас и Сорбл. Все оказались налицо, преображенные, но в здравом уме и твердой памяти.

Дормас была крупнее всех, Сорбл превратился, по сравнению с другими, в этакого симпатичного крошку. Поневоле создавалось впечатление, что пертурбация совершалась согласно законам трансформации масс, из чего следовало, что к ней можно применить те или иные физические формулы.

Если не считать разницы в размерах, путники выглядели одинаково: громадные бесцветные лепешки протоплазмы в среде чуть менее плотной по консистенции жидкости. Внутри лепешек просматривались некие расплывчатые тени; сверкающая эпидерма находилась в постоянном движении. Огромные одноклеточные существа, амебы-мутанты. Джон-Том не знал точно, в кого они превратились, но порадовался про себя, что никогда не углублялся в биологию.