Роман лорда Байрона - Джон Краули Страница 27

2, цепь озер: Ныне осталось только одно, темное, глубокое и очень холодное; оно недвижно и сейчас, и на глади его все еще дремлют дикие птицы.

3. каналетто и проч.: Интересно сравнить это изображение разоренного и заброшенного аббатства с картиной «норманнского Аббатства» в последних песнях «Дон-Жуана». В этой поэме Ньюстед явился воображению поэта таким, каким лорду Б., вероятно, желалось его видеть — полным удобств и роскоши, на стенах портреты предков, в залах толпы гостей, знаменитых и именитых, — а вокруг простираются еще не тронутые леса. «Норманнское Аббатство» настолько же лучше подлинного дома, насколько аббатство, изображенное в романе, его хуже. Так жизнь рождает легенды.

4. черный ньюфаундленд: Пес лорда Байрона, нежно любимый им в юности, звался Боцман — а почему, не могу сказать. Он испустил дух в припадке бешенства, и лорд Байрон заботливо ухаживал за ним в последней агонии, своею рукой отирая с морды слюну.

5. раздвоенный Вяз: Это громадное дерево, еще более разросшееся, до сих пор стоит в Ньюстедском парке. На коре его вырезаны имена моего отца и его единокровной сестры, достопочтенной Августы Ли. Ее имя — часть моего собственного, но это не все. Леди скончалась недавно, и мне ни разу не довелось общаться с ней настолько близко, чтобы получить право говорить о ее личности. De mortuis nil nisi bonum [3].

6. Старина Джок: Лорд Байрон питал глубокую привязанность к престарелому ньюстедскому слуге по имени Джо Меррей. На портрете, висящем ныне в аббатстве, он розовощек, добродушно улыбается и в руке держит длинную глиняную трубку — атрибут описанного здесь шотландского двойника. Байрон не знал отца, и старый Джо Меррей, возможно, отчасти восполнил это зияние.

7. Ида: Лорд Байрон учился в школе Харроу с 1801 по 1805 год: по его словам, в первые годы она была ему ненавистна, а в последний год он ее полюбил. Доктор Джозеф Друри — директор, с которым лорд Байрон вначале вел борьбу, а позднее проникся восхищением и любовью, — оставил воспоминания об отданном под его опеку «диком горном жеребенке». Хромота была для мальчика источником тяжких волнений: не только из-за того, что мешала принимать участие в играх и спортивных занятиях, но главным образом из-за насмешек и жестоких выходок однокашников; ему всегда приходилось доказывать, что он никому не уступает ни силой, ни храбростью. Острое чувство amour-propre [4]заставляло его состязаться со всеми вокруг, включая наставников, которые тоже мнились обидчиками, и порой его вынужденно отделяли от соклассников, поселяя в доме директора. Нетрудно соотнести физический изъян лорда Байрона с отчужденностью персонажа, созданного его фантазией. Харроу-скул, которую мне однажды довелось посетить и время от времени — проезжать мимо, представляет собой высокое, строгое здание на холме: оно всегда — не знаю почему — вызывало во мне чувство заброшенности и одиночества.

8. излюбленный могильный камень: Упомянутое надгробие находится на кладбище Харроу-на-Холме, близ церкви, где некогда юные ученики посещали богослужения: это плоский камень, близ которого открывается вид на долину. Его называют «камнем Пичи» — несомненно, по имени того, кто, предположительно, под ним погребен. В наши дни посетителям указывают на него как на место, где юный поэт любил искать уединения и впервые обратился к стихотворству. Как нередко случается с достопримечательностями, надгробие, в силу недоразумения, порой именуют ошибочно «могилой Байрона»; тогда как подлинная могила поэта находится в приходской церкви Хакнолл-Торкард — в его родном графстве Ноттингемшир, рядом с его предками (о чем см. далее).

9. лорд Коридон: В образе этого персонажа соединены портреты лорда Клэра, ставшего в Харроу ближайшим другом Байрона, и Джона Эдльстона — певчего в Кембридже: ему было всего пятнадцать лет, когда Байрон проникся к нему глубочайшей привязанностью. Позднее он в письме к Муру писал о лорде Клэре, что «всегда любил его (с тринадцати лет, еще в Харроу) сильнее, чем кого-либо на свете (из мужчин)». Эдпьстон был беден, и Байрон, вероятно, попытался совместить в одном лице двух юношей, наиболее близких его сердцу.

10. а иные сошли в могилу: Джон Уингфилд, соученик Байрона по Харроу, погиб в сражении. Его образ и скорбь Байрона об утрате присутствуют в рассказе о лорде Коридоне и его судьбе.

Поместье Коридонов мало походило на поместье Сэйнов. Нетронутые дубы простирали сень над розово-красным домом, увенчанным скоплением башенок, — над арками, окнами, дымовыми трубами, цветниками и колоннадами, которые со времен Славной Королевы Бесс то добавлялись, то удалялись, то добавлялись снова. Покойный лорд — оптимист самого пылкого разбора, вплоть до полной неразборчивости, — отдал изрядную долю своего первородства Бирже, где она неимоверно возросла, обогатив его «сверх всяких алчных грез» — по крайней мере, на неделю, после чего рынок захлестнули новые известия, и богатство, чудесным образом взбухшее, не менее чудесным образом сникло (чудом это не представлялось лишь тому избранному кругу, который усердно раздувал враз лопнувший пузырь). От капитала не осталось решительно ничего: он исчез настолько бесследно, что — и в этом состояло главное чудо! — первоначальный вклад, в виде наличных Фунтов Стерлингов и золотых Гиней, словно бы испарился. Незадачливый лорд, вообразив страдания, которые навлечет его разорение на детей и обожаемую супругу, подумывал о том, не пустить ли пулю в грудь, — однако же оптимизма, в отличие от Денег, он до конца не утратил, и потому взял да и отправился домой, где в семейном кругу обрел утешение: все согласились с ним, что какой-то выход непременно подвернется, — а на следующий день, пустив лошадь вскачь следом за гончими (позднее проданными), жизнерадостный джентльмен вылетел из седла головой вперед и более уже не ведал ни о Ценах, ни об Удаче, ни о Счастливых Случайностях.

И все же опустевшее Поместье, казалось, радостно приветствовало появление визитеров — возвращение сыновей, которые, пройдя по «прихотливой светотени», приблизились к двери дома. Хозяйка — неизвестно откуда узнавшая о приезде сына — уже стояла на крыльце и, сияя улыбкой, чуть не слетела со ступеней, чтобы его обнять. Лорд Коридон подтолкнул вперед своего друга — который, не желая мешать семейной встрече, пытался со стороны понаблюдать за этой сценой, совершенно для него новой и потому достойной внимания. Леди К. обернулась к Али, раскинув руки, точно Ангел, и со всем радушием пригласила его в дом. Вслед за ней из распахнутых настежь дверей выскочили малыши: мальчик с обручем, второй — с луком и стрелами (оба светлокожие, золотоволосые), а затем, словно по зову вооруженного забавника Купидона, возникла Фигура, облаченная в белые одежды и в ослепительное сияние своих шестнадцати лет.

«Позволь мне представить мою сестру, Сюзанну, — небрежно, будто о сущем пустяке, обронил Коридон, хотя тон этот и был напускным. — Сюзанна, мне доставляет удовольствие познакомить тебя с моим другом Али, сыном лорда Сэйна».