Трудно быть феей. Адская крёстная - Ея Россо Страница 28

Остановился оборотень недалеко от стен дворцовых. Скинул принца и лапой к земле придавил. На его возмущения тихонько рыкнул и сам к траве прильнул. Долго ли, коротко ли на тропинку скользнула царевна, прихрамывая больше обычного. Добралась до потайного входа и исчезла с глаз долой.

Ждан затрепыхался, из-под лапы тяжелой выворачиваясь, замычал, требуя свободы. Волк уши насторожил, лес послушал и отпустил пленника.

— Ты где был? Я уж искать тебя пошел, а тут всадник, а потом ты…

— Ночью снова пойдем, но пораньше засаду устроим. А сейчас — завтракать и спать. В обед на разведку схожу, по дню хочу на чудо-избушку глянуть.

— А что там, внутри? — жадно поинтересовался Ждан. Мнились ему богатства несметные. На худой конец — вещицы волшебные редкие по сундукам припрятанные.

— А пусто там. Только зеркало странное в два моих роста стоит в раме золоченой. Я вслед за царевной шмыгнул, под оконцем караулил. Заглянул, а в избе и нет никого. Я и зашел в дом чуть погодя. Чисто там, будто в покойницкой перед выносом. И нет никого.

— И… мертвые с косами? — прошептал побледневший Ждан.

— А мертвые откуда? — удивленно воззрился на принца Серый. — Не было там никого. Не живых, не мертвых. И вот вопрос: царевна-то куда из избушки делась?

— Вопрос… — оба невольных авантюриста задумались ненадолго.

— Ну что, двинули отдыхать, дел невпроворот. Чую, нелегко будет с царевной справится. Темная она лошадка.

— А вот про лошадку ты вовремя вспомнил, — вздрогнул Ждан, выныривая из мыслей своих. — Всадник тут на коне белоснежном перед самой зорькой со двора вынырнул, едва с ног не сбил. Я по двору-то прошелся ни конюшни, ни сарая. Откуда он взялся — не пойму.

— Всадник говоришь? — волк на секунду задумался. — Вот вечером и выясним, что за принцы на конях по лесу разгуливают и куда берендеевна из избушки исчезает на всю ночь. А теперь — есть и спать, — скомандовал оборотень и первым на ноги вскочил, да в сторону постоялого двора отправился.

— Бабушка Чомора, а что это? — восторженно ловя белые хлопья на ладошку, заверещали на перебой юные феи.

— Ой, холодное!

— Ой, все пропало! Исчезло! — заплакала белокурая малышка десяти вёсен от роду, со слезами на глазах рассматривая капельку на ладошке.

— Ох, ты ж, олени-сохатые, лоси-рогатые! Да что ж это… Да как это! — Чомора застыла замшелым пеньком посреди моховой полянки, растерянно глядя на снежинки, падающие с неба. — Дубовод! Дубовод, лешак старый! Подь сюды! — заголосила домоправительница во весь голос.

Стайка единорожиков, мирно спящих в розовых кустах, подпрыгнули от вопля дикого и спросонья понеслись, не разбирая копыт. За ними помчались мальчишки-подростки, по пути засалив верещавших девчонок, и началась чехарда.

Растерянная Чомора хмуро таращилась на небеса и глазонькам своим не верила. Впервые за всю свою долгую жизнь старая Хранительница снег увидала. Да ни где-нибудь, а в самом Вечном лесу. Даже на границе с человеческим миром такого чуда не приключалась. Сосны-ворота и те знать не знали, ведать не ведали холодов-морозов. Вокруг них всегда трава зеленела, когда луга заснеживало.

— Чегой-то ты шумишь, Чомора? Раскричалась на всю опушку, распугала всех лягушек, — засмеялся леший, стихами заговорив.

— Дошутился, хрыч старый! До беды довел лес Вечный. Ты погляди, погляди сюда, сюда я тебе говорю! Видишь, что делается-то!? — ногами затопола домоправительница, уперев в бока руки.

От возмущения на носу у нее грибы выскочили и тут же пятнами пошли, мухоморами становясь.

— Да что случилось-то? А? — озираясь по сторонам растеряно заворчал Дубовод, перестав улыбаться.

— Снег идет, дурень ты слепошарый! — в сердцах выразилась Чомора и тыкнула под нос лешему ладошку сморщенную со снежинками тающими. — Снег! Идет! В Лесу! Вечном!

— Как так? Непорядок! Я не давал такого распоряжения! — растерянно забормотал Дубовод Семидневич, щурясь и в ужасе капельки воды разглядывая в чомориной руке.

— Давал, не давал! Ка-таст-ро-фа! — янтарные слезы покатились из глаз Хранительницы, запахло смолой березовой.

От этого еще больше растерялся Дубовод и закружился на одном месте, руками себя по бокам хлопая, голову к небу задирая и приказывая снегу сыпаться перестать.

— Деда Дубовод, а, деда Дубовод, — кто-то настойчиво звал лешего. — А это съедобно? А почему тогда холодное? Это мороженое от человеков? Или одуванчики небесные?

Малышня, сбежавшаяся на веселые вопли старших фей, что гонялись с единорожиками на перегонки по лужку моховому, окружили Чомору и Дубовода. Раскрыв рты, ловили феи белых мошек на язычки, морщились, пищали, пробовали на вкус. Леший и хранительница стояли, облепленные детворой, и глазами лупали друг на дружку.

— А я говорила: неча тянуть, срочно письмо Яге писать надо было. А теперь все. Поздно, — всхлипнула Чомора.

— Дык я…

— Я! Я! Образуется, перемелется, труха будет! — махнула рукой старая и запричитала пуще прежнего. — Все, беда пришла, отворяй ворота.

— Зачем? Что ты мелешь, старая? Какая беда? А-но-ма-ли-я! Вот! — леший поднял вверх палец. — Вспомнил. А-но-ма-ли-я это обзывается. Я вчерась в энциклопедии заморской вычитал, про погоду!

— Сам ты… и ано, и малия! — рассвирепела Чомора еще больше. — Зима пришла в Вечный лес. Зи-ма! — повторила по слогам и ткнула пребольно в деревянный лоб лешего пальцем своим крючковатым.

— Какая такая зима? Не заказывал я, пропуск не выписывал. Да и сквозь сосны никто не проходил, зову не было, — потирая ушиб, вновь забормотал леший.

— А и заказывать не надо… Само пришло… вместе с зеркалом окаянным, да магией треклятой… — Чомора тяжело и протяжно вздохнула, хотела еще что-то сказать да не успела.

— Что за шум вы тут устроили? — раздался голос ледяной такой силы, что все невольно вздрогнули и замерли, на звук оборачиваясь.

На пороге замка лесного показалась Амбрелла, худая, что сосна мачтовая, с лицом белым, как снег. Даже губы феи, бутонами роз алевшие на днях, и те побледнели до невозможности.

— Волосы… Ты на волосы её глянь! — простонала Чомора и покачнулась.

Дубовод только и успел, что плечо подставить да придержать, а то так и рухнула бы хранительница.

Длинные локоны Амбреллы рассыпались по плечам вороновым крылом. В одночасье почернели кудри белокурые. Были прядки, да все вышли. Глаза фиолетовые, ни разу не темневшие, выцвели до голубизны льда зеркального. Холодно и равнодушно взирала на друзей и подданных своих королева Вечного леса.

— Тишина должна быть в лесу, — едва разлепляя уста белоснежные, молвила Амбрелла.

Кто-то ойкнул в толпе фей, а затем что-то упало.