Шпага, честь и любовь - Анатолий Минский Страница 28

— Тогда — вперёд, Иана. Гребём, вычёрпываем воду и согреваемся в движении. Однажды эта тактика нас выручила.

До ближайшего города — пара часов на лошади. А пешком по заснеженной лесной дороге?

Стемнело окончательно. На небе появились алмазные искорки.

— Иана! Смотрите — звёзды.

— О да… Впервые за два месяца вижу чистое небо, муженёк. Но меня занимает другое.

— Весь внимание, синьорина.

— Перестань называть меня так. Во-первых, давай как на корабле — муж и жена. Там, между прочим, тоже называл меня на «вы», думая, что никто не слышит. Слышали! Хорошо хоть, списали на чудачества презренных икарийцев.

— Как вы считаете нужным… Простите. Прости.

— Во-вторых, нам необходимо научиться поменьше выделяться. В разговоры с местными вступаю я, ты только поддакивай. Лучше — движениями головы.

— Ого. А ты, выходит, сумеешь затеряться между ламбрийцами.

— Надеюсь. Посмотри на себя. Темноволосый, глаза тёмно-серые. Типичный икарийский северянин. Жители равнин светлые и даже рыжие, как мой поклонник.

— Твоя Ева — блондинка.

— Да! Потому что несёт в себе кровь икарийских поселенцев. Они же, смешавшиеся с ламбрийскими туземцам, черноволосые и черноглазые. Как я. Прожив год с Эрландами, я могу говорить похоже, в тебе же любой признает чужака. А шрамы на лице — очень приметные, и борода никак не растёт, один мальчишеский пух.

Алекс обиделся. Он с августа по ноябрь яростно скрёбся бритвой, и теперь покрылся редкими чёрными волосиками, отчего принять грозный вид практически невозможно. Но не стоило тыкать в нос.

— Не грусти. Мне мой вид тоже абсолютно не нравится. На корабле обходилась гребнем, подаренным одним из матросов. А женщине нужно очень многое. Наверно, представить меня в бальном платье, на каблуках, с высокой причёской ты не в состоянии.

— Не думал об этом.

Иана постаралась вздохнуть как можно незаметнее. Конечно. Девушка, предназначенная другу Терону. Ни в вечернем наряде, ни в каком ином виде вообразить её нельзя. Зануда!

— Ты — красивая и без этих очень многих вещей, — продолжил Алекс.

Надо же — комплимент. Почему без малейшего воодушевления? Разъяснение не обрадовало.

— Если тебя приодеть и… не знаю, что вы там делаете. Причесать, наверно. Ты будешь выглядеть благородной, а не червём. Нас тут же разоблачат. Лучше уж так — по простому.

Ни малейшего любопытства? Ах, так… Иана не на шутку рассердилась. Дала себе зарок непременно отомстить спасителю: явиться на бал или раут, где бывают гвардейцы и легионеры, во всеоружии, лучше — императорский, заставить его охнуть и пожалеть, что не ценил, месяцами находясь рядом…

Она сбросила наваждение. В грубом плаще поверх матросского бушлата бредёт по зимнему ночному лесу и мечтает об успехе на балу в императорском дворце? Шагай дальше, наивная дурочка. Мечтать не вредно, но ни к чему хорошему это не приводит.

Когда мороз основательно прихватил пальцы ног в тонких кожаных сапогах, вдали послышался бубенчик.

— Я захвачу этот экипаж, даже если придётся убить его кучера и пассажиров.

— Не смей и думать, благоверный. Нас схватят, и мы никогда не сможем отвезти конверт.

— А так не сможем дожить до момента отдачи конверта. Эй! Эй!

Алекс кинулся на дорогу, размахивая руками и не пытаясь выполнить пожелания Ианы — не высовываться и молчать.

Кучер даже не вздумал придержать упряжку. Он свистнул, гикнул, стеганул лошадей, которые понесли прямо на молодого легионера. Тот бросился в сторону в последний момент, а возница снова ударил кнутом, пытаясь огреть.

Возможно, пригодился опыт боя на набережной канала. Алекс принял ременный раздвоенный наконечник на предплечье, обмотал его и резко рванул. Кучер сжимал древко кнута, накинув петлю на запястье, так что кубарем вылетел с облучка и зарылся в снег.

Иана бегом поравнялась с передком повозки. Лошади, верно, изумились непоследовательности рода человеческого: сначала удар хлыстом и понукание, потом натянутые вожжи и громкое «тпру». Но кого интересует лошадиное мнение?

Оставив бедолагу барахтаться в снегу, Алекс неторопливо двинул к экипажу.

Дверца отворилась. Сначала на ладонь, потом шире. Из неё высунулось напуганное лицо человека в преклонном возрасте, при бакенбардах и в котелке.

— Доброй ночи, мессир! — весело крикнула Иана.

— Мы из простых… Вы — грабители?

— Что вы! Вдвоём, без оружия? Просили подвезти до города, но ваш невежливый кучер ни с того ни с сего набросился с кнутом, ударил мужа. Мы тоже не из знатных, но есть же предел…

— Простите великодушно!

Смирения в голосе пожилого поубавилось. Наверно, на три четверти. Не господа, не грабители, без оружия — чего, собственно, перед ними распинаться?

— Мы не грабители, — подтвердил Алекс, тщательно подстраиваясь под матросский говорок. — Но вы на нас напали. Одного только «простите» маловато будет.

— Сколько? — заволновался дед.

— Довезти до Арадейса, — быстро вставила Иана, пока спутник не приступил к откровенно криминальному вымогательству.

— У нас мало места…

— Уместимся вдвоём на облучке, — она сверкнула глазами в неверном свете масляной лампы, болтающейся у дверцы, недвусмысленно показывая Алексу: молчи!

— Но мой Анжос…

— Пойдёт пешком, если не усвоил хороших манер, — легионер присовокупил матросское ругательство, подтверждая принятый образ и игнорируя знаки Ианы.

— Одно место внутри как-нибудь найдётся. Для дамы. А вы уж пожалуйста с Анжосом снаружи. Прошу вас.

Алекс красноречиво опустил руку в карман с матросским ножом. Иана нахмурила брови и сердито качнула головой. Украдкой показала кулак. Но и с этой предосторожностью она не поручилась бы, что дерзкий кучер доберётся до Арадейса без дополнительных отверстий на теле. После унижений на «Молнии» её северный добрый ангел дрожал от нетерпеливого желания отвернуть голову дюжине-другой ламбрийцев.

Но он просто замёрз. Поэтому отобрал полость у кучера и закрутился в неё до ушей, предоставив несчастному малому кутаться в потёртый тулупчик и стучать зубами на морозе, погоняя пару лошадей. И в Арадейсе пара навязчивых пассажиров не оставила его в покое — мужчина с замашками моряка заявил, что они переночуют в конюшне.

После матросского кубрика запахи пота и конских яблок уже не смогли смутить благородный дуэт.

Эльза Мейкдон не страдала от тяжёлого амбре и не ночевала в сомнительных помещениях. Она не хотела примириться с мыслью, что такая длинная, с любовью выпестованная интрига, благодаря которой Мэйкдон мог бы уже через год примерить императорскую корону, а Эльза стать императрицей, рассыпалась из-за неуместной энергии Алекса, слишком прямолинейно трактующего честь и долг дворянина.