Монета желания - Денис Чекалов Страница 29

— Главное, что они поверили, — отвечал Молот.

Распахнув свое черное одеяние, он вынул оттуда почти пустой бурдюк с краской, изображавшей кровь.

— Спорю, купец забудет свои клятвы прежде, чем доберется до оазиса, — заметил Альберт.

Сняв одеяние странствующего гадателя и бусы, он оказался в обычном наряде путешественника, вроде тех, что носили купец и его товарищи. Такое же преображение произошло и с мавром. Теперь даже их недавние знакомцы ни за что не признали бы в двух путниках грозного Фархада и волшебника из Танжера.

Верблюды, нагруженные ценными товарами, все еще покоились на песке, подогнув под себя ноги и тупо мотая головами. Дурманящий порошок, который Альберт незаметно рассеял в воздухе, все еще действовал на животных. На людей он не оказывал влияния, был бесцветен и лишен запаха — потому-то купец и его стражники ничего не заметили.

Мнимый прорицатель подошел к верблюдам и, вынув из-за пояса склянку, капнул немного на нос каждого. Постепенно взгляд их прояснился, и они начали подниматься, готовые продолжать путь.

— Теперь самое главное — не встретиться с купцом прежде, чем мы продадим животных, — деловито заметил Молот.

Он свистнул, и арабский скакун, бродивший поблизости, сразу же прискакал к хозяину.

— Да, неудобно получилось в прошлый раз, — согласился Альберт. — Думаешь, тот египтянин поверил нашим объяснениям?

— Не знаю, — ответил мавр. — Если да, значит, он бежал за нами с кинжалом и кричал проклятия только потому, что хотел нагулять аппетит перед обедом. Все-таки хорошо, что я успел увести его коня — не хотелось бы знакомиться с ножом, которым он размахивал.

Он осмотрел свой меч, — вернее, клинок Фархада-паши, — и скорчил гримасу.

— Какой смысл брать в руки оружие, если можно обойтись острым умом? — спросил он.

— Не знаю, дружище, — отвечал Альберт. — Наверное, острая сабля нужна тому, кому небеса не даровали разума.

Хорс ощутил чье-то присутствие. Открыв глаза, сразу не понял, где он очутился, и что произошло. Сохранилось лишь последнее воспоминание. Леший поворачивает ключ, чтобы затворить тяжелые двери за ним и Оксаной. Навсегда. С того момента больше не было ничего. Хорс не чувствовал ни боли, ни усталости, ни сожаления. Абсолютно ничего. Он не знал, сколько прошло времени. Час, день, вечность.

— Проходите вперед, не задерживайте себя и меня.

Хорс оглянулся и увидел странного вида господина, в несколько потрепанном костюме, сшитом из дорогой материи хорошим мастером. Однако, видать, с тех пор много воды утекло. На обшлагах рукавов не хватало двух пуговиц. Когда-то белый шелковый шарф загрязнился и в нескольких местах был изрядно засален.

Черные редкие волосы, зачесанные набок, прикрывали солидную проплешину. Трудно было понять, то ли незнакомец намазался чем-то жирным и блестящим для пущей сохранности прически, то ли просто давно не мыл волосы. Широкий светло-серый плащ, тоже не новый, скрадывал излишнюю полноту.

Короткие рукава портили общее впечатление. На маленьких, как у женщины, ступнях красовались немного потрескавшиеся лаковые белые с черным туфли. Длинные штанины спускались до самых подошв. Почему-то Хорс решил, что обувь надета на босую ногу. Это показалось ему смешным.

Мужчина, немного прихрамывая, быстро пошел вперед, жестом приглашая следовать за собой. Длинный темноватый коридор казался нескончаемым. Наконец, путники завернули за угол, и оказались перед высокой, сделанной из блестящего металла, дверью.

Незнакомец порылся в карманах и достал оттуда связку ключей. Их было много — разные по цвету и размеру, они угрожающе зазвенели. Казалось, каждый из них был живым существом, посаженным на цепь и очень недовольным, что его осмелились потревожить.

Дверь с веселым скрипом распахнулась. Господин стремительно ворвался в комнату, будто боялся, что створки захлопнутся и прищемят его рыхлое мягкое тельце. Круглое помещение не имело окон, свет шел с потолка. Посредине стоял большой дубовый стол с двумя тумбами. Господин плюхнулся в кресло и вытащил из ящика папку с бумагами.

— Итак, ты и есть тот печально известный Хорс? Имя какое-то странное. Ну, да ладно.

Он стал листать бумаги, деланно вскидывая брови, изображая крайнее удивление.

— Какие у вас есть просьбы и пожелания?

Человека за столом так и распирало от желания поболтать. Он вопросительно уставился на собеседника, ожидая вопроса.

— Никаких, — кратко ответил тот.

— Любишь играть по своим правилам? Ты хоть знаешь, кто я и где ты?

— Нет, — усмехнулся Хорс. — Но, судя по всему, не пройдет и года, как ты мне все и выложишь. Я никуда не тороплюсь, а ты?

Господин выглядел очень недовольным и принялся вновь листать документы из папки.

— Ты в общем-то ни жив, ни мертв.

— Пусть так, зачем мне возражать?

— Тебе безразлично, что произойдет в твоей судьбе и все такое? — протянул господин с лысиной. — Ах, да, я забыл о самом главном.

Он принялся с важным видом разводить руками, будто сокрушался, услышав недостойное известие. Странная пелена, которая не давала Хорсу сосредоточиться и понять что-то очень важное, рассеялась, и он вспомнил все.

— Ни живой, ни мертвый? А какой же?

— Да вот такой, какой раньше был — ни воспоминаний, ни чувств, ни радости, ни печали. Таковы законы для всех, кто попал в Безвременье. Но есть в тебе нечто этакое. Нужно вот определить тебя куда-то. Или здесь оставить. Я буду спрашивать, а ты отвечай. Готов?

— Что за вопросы? Говори, послушаю.

— Видишь ли, Хорс, когда человек умирает, он должен что-то оставить на земле. Друга, семью, любимого, врага, на худой конец. Вот с тобой я никак не разберусь, держит тебя кто в жизни или оставил после себя полное забвение. В том своем времени, тебя давно забыли. А в этом, — господин гаденько хихикнул, — уже похоронили. Ты никому не нужен.

Разговор показался Хорсу уж слишком глупым. Однако, что-то заставило лысого толстяка недовольно скривиться. Он уставился на появившееся перед ними большое изображение, и увидел там печальную физиономию лешего, который сидел, тупо уставившись на пустое место, где раньше была скала.

«Эх, был один хороший человек, да и тот сгинул», — прошептал лесовик. Он провел корявой лапой по щекам, смахнув слезинку. Господин задумался, а потом радостно закричал:

— Этот не считается, он не божья тварь. У него души нет.

Вспомнились Петр, Потап, Спиридка, но они, видать, совсем о нем забыли, посчитали, что нет его уже среди живых. И так обидно стало Хорсу, так горько, будто совсем зря он свою жизнь прожил, что ни одна живая душа, кроме лешего, о нем не помнит и не думает. Но в это время будто чья-то тонкая рука прикоснулась к лицу. Хорс обернулся на голос, слова были неразборчивы, вспомнил прекрасные переменчивые зеленые глаза, тонкий овал нежного лица, красивые губы. Аграфена махнула рукой, улыбнулась и исчезла.