Изгнанники звезд - Андрэ Нортон Страница 29

Это суеверие, бытующее в основном среди примитивных народов, — если сказать кому-нибудь настоящее имя, ты попадёшь в зависимость от того, кто узнал его. Но то, что подобные предрассудки могут существовать у этихчужаков со столь высоким уровнем развития, невозможно было предположить.

Однако я не сомневался, что он собирается осуществить такой же обмен, какой произвёл с Грисом, и испугался так сильно, как никогда раньше.

Он обхватил мою голову сзади и держал её, словно в тисках, таким образом, что я вынужден был смотреть глаза в глаза тому, кто был за стеной. Я не мог сопротивляться, сражаясь за свою свободу. По крайней мере физически. Но всё же я решил бороться, а потому собрал все свои эсперные силы, все свои ощущения того, кто и что я есть. Я достаточно успел подготовиться к атаке.

Сила, противостоявшая мне, была не такой грубой и всеохватывающей, как та, с которой я столкнулся рядом с кораблём в долине. Она не нокаутировала меня. Удар был произведён с высокомерной самонадеянностью. И я бросился навстречу ему, ещё не собрав все силы для борьбы.

К моему полному удивлению его давление внезапно ослабло. Мне показалось, что оно исходило от чужака с короной животного. Он явно отступил, встретив сопротивление там, где его не должно было быть вообще, отступил, чтобы понять, с кем это он столкнулся в действительности. И в это короткое время, получив передышку, я укрепил силы, чтобы выдержать новую, более сильную и жестокую атаку.

И она пришла. Я больше не осознавал внешнего мира. Меня охватило внутреннее смятение, когда на крохотный островок моей личности обрушивались один за другим удары огромных волн воли, стремившейся сломить мою последнюю защиту и захватить моё внутреннее "я". Но я держался, зная, что тот, в короне, поражён моей стойкостью. Он наносил удар за ударом по моей воле, но я всё ещё не был поглощён им, не погиб, не сломался. Потом я почувствовал, как у моего врага нарастает ярость, а вместе с нею неуверенность. И волны давления сгладились, они угасали быстрее и отходили дальше, как прилив отходит от прибрежной скалы, которую нещадно бьёт море, а она по-прежнему непреклонна.

Сознание вернулось. Мою голову до сих пор держали глаза в глаза с чужаком за стеной. Лицо его, как и прежде, ничего не выражало. И всё же, казалось, черты его исказились до отвращения от ярости, порождённой неудачей.

«Он не подходит! — по моему мозгу пронёсся почти визг, вызывая боль, расползавшуюся от этого сгустка эмоций. — Уведи его прочь! Он опасен!»

Мой захватчик резко развернул меня. Передо мной снова замаячило лицо Гриса, но выражение на нём было уже совсем иным. Такой ужасной, дикой гримасы у настоящего Гриса я никогда не видел. Я подумал, что он тут же сожжёт меня дотла. Но, как оказалось, он решил поступить со мной иначе и не спешил снять с ремня бластер, а просто сильно толкнул меня вперёд. Распластавшись, я долетел до кристальной стены, за которой находилась женщина, если она когда-нибудь ею была.

Ниточки с кошачьими головами на её короне задрожали, опустились; глаза их жадно сверкали, когда они рассматривали меня. Я упал на колени, словно оказывал почтение королеве. Но она, как и прежде, смотрела невидящим взором поверх моей головы.

Чужак поднял меня на ноги и ещё одним толчком вышиб в узкую щель двери в углу комнаты. И опять я оказался в темноте коридора, но теперь уже впереди конвоира.

Однако обратное путешествие полностью совершить не удалось. Мы прошли по туннелю не так уж далеко в такой кромешной тьме, что, казалось, её можно было осязать, когда меня повернули направо. Я не ударился о стену, но, двигаясь дальше, касался плечом её гладкой поверхности.

— Не знаю, кто ты, Крип Ворланд, — прозвучал голос Грисса из темноты. — Тот бедный глупец, чьё тело я сейчас ношу, сказал, что ты из рода Тэсса. Порода показала себя, к тому же ты имеешь защиту от нашей воли. Но сейчас нет времени разгадывать загадки. Если ты выживешь, то впоследствии подаришь нам прекрасную головоломку. Если выживешь!

Болезненно настороженный ко всему, что окружало меня в темноте, я вдруг почувствовал, что голос его зазвучал слабее, чем если бы он находился рядом со мной. И вот опять меня окружали только темнота и тишина, тишина давящая, как и темнота, ослепившая меня. Не было больше никакого принуждения, я почувствовал себя свободным, будто влияние полностью прекратилось. Но руки мои всё ещё оставались плотно прижатыми к бокам под действием танглера.

Я прислушался, стараясь даже дышать как можно тише, чтобы ни один звук не ускользнул от меня. Ничего… Ничего, кроме ужасного давления окутавшей всё вокруг тьмы. Очень медленно я сделал один шаг от стены, затем другой. Стена была моей единственной точкой отсчёта. Ещё два-три шага, и я подошёл к противоположной стене. Если бы я только мог пользоваться руками! Было бы хоть маленькое облегчение. Но и этого я был лишён.

Обследование, произведённое с немалыми трудностями, показало, что узкое пространство, в котором я теперь находился, могло быть только концом коридора. В то же время я обнаружил, что не могу вернуться тем путём, которым пришёл сюда, если чувство направления не изменило мне. Путь был отрезан, хотя я не слышал, чтобы закрывалась какая-нибудь дверь. Меня окружали три стены. С четвёртой стороны путь был открыт. Но куда он вёл? Возможно, к бесчисленным несчастьям? Всё равно я обязан был выяснить это.

Я медленно, вслепую продвигался вперёд, прижимая правое плечо к стене, чтобы оставался хоть какой-нибудь ориентир. Я не встречал ни дверей, ни проходов — всё та же гладкая поверхность, по которой с лёгким шуршанием скользил мой термокостюм. А стена уходила всё дальше и дальше.

Я устал, но больше всего мне хотелось пить. Жажда иссушила рот и горло так же, как пепельный песок в долине. Осознавать, что несёшь на ремне средства для облегчения любых страданий, было вдвойне тяжело. Я не сопротивлялся тискам танглера. Такое сопротивление бесполезно и могло только ещё больше ухудшить моё положение. Дважды я сползал на пол прохода, такого узкого, что мне приходилось сгибать связанные колени, чтобы сесть, потому что носки ботинок упирались в противоположную стену. А чтобы подняться, требовались такие усилия, что вскоре я твёрдо решил — лучше держаться на ногах до конца и потихоньку брести со слабой надеждой уцелеть. Если бы я опять сел, у меня не нашлось бы больше сил подняться…

Вперёд и только вперёд… Это походило на один из кошмаров, когда человека заставляют идти по непролазной засасывающей грязи, а следом гонится безжалостный охотник. Своего охотника я знал — это была моя собственная слабость.

Действие стало мне казаться каким-то призрачным. Четверо в коронах… Грис Шервин, который не был Грисом… Майлин…

Майлин! Она ушла из моего сознания во время тяжкого испытания в кристальной комнате. Майлин! Но когда я попытался восстановить мысленный портрет её, она предстала предо мной в новом виде. Майлин с длинными рыжими волосами… Рыжие волосы! Нет, у Майлин были серебряные волосы Тэсса, такие же, как ныне на моей собственной голове. Рыжие волосы — женщина с кошачьей короной! Я вздрогнул. Неужели часть того принуждения, потерпевшего ранее поражение, продолжает действовать на меня?