Последняя надежда - Сандрин Вольф Страница 3

— А как же я? — с притворно-обиженным видом воскликнул Павел Поллок. — Обо мне никто и не думает! Никогда! Никто в щеку плохо бритую не чмокнет, никто не приласкает. Вечно меня забывают, одинокого и несчастного…

У Павла были резкие черты и вечно озабоченное выражение лица, которое несколько смягчали пепельные волосы и серые глаза. Только близкие знали, что истоки его терзаний, глубоких и неизгладимых, лежат в трудном детстве. Даже улыбка Павла казалась грустной…

Мари Поллок дала прекрасное определение своеобразному шарму мужа, с нежностью утверждая, что у него грустный взгляд побитой собаки.

На что Павел неизменно отвечал: «Вот что со мной делает тяжкий груз жизненных проблем!»

Но было у Павла одно крайне важное и совершенно неоспоримое достоинство, унаследованное им от матери, Драгомиры, а именно: великолепное чувство юмора, к которому он прибегал при любых обстоятельствах. И никто толком не знал, делает он это от отчаяния или ради собственного удовольствия.

— О! Вот и явление великого русского трагика Павла Поллока, собственной персоной! — воскликнула мать Оксы, звонко рассмеявшись. — Да уж, с вами не соскучишься!

Окса с нежностью поглядела на родителей. Она обожала их пикировки, которые одновременно и смущали ее, и веселили.

Их прервал звонок мобильника Павла, громко возвестивший, что уже семь тридцать утра. Пора было выходить.

— Бабуль! Мы ждем только тебя! — крикнула Окса, подойдя к лестнице, ведущей на третий этаж, полностью отведенный бабушке.

На лестничной площадке появилась Драгомира Поллок, вызвав восторженные возгласы присутствующих.

Бабушка Оксы была дамой выдающейся во всех отношениях, из-за чего окружающие уважительно величали ее Бабуля Поллок.

Драгомира всегда держалась подчеркнуто прямо и с достоинством, но выражение ее лица совсем не было высокомерным, а наоборот, очень живым и подвижным. Ее высокие скулы и широкий лоб подчеркивали пронзительные темно-синие глаза, а заплетенные в косу светлые волосы с ниточками седины, уложенные на голове короной, добавляли к ее внешности некий славянский штрих.

Но в это утро семейство пришло в восторг не от внешности Драгомиры, а от ее потрясающего платья.

— Я готова, дорогие! — возвестила Бабуля Поллок, царственно спускаясь по лестнице. Фиолетовое платье с вышитыми черным жемчугом фигурками оленей колыхалось вокруг ее ног, будто лепестки экзотического цветка.

— Бабуль, какая ты красивая! — восторженно завопила Окса, кидаясь в объятия бабушки.

В своем порыве она не обратила внимания на исходящие от головы Драгомиры едва различимые радостные крики. Это раскачивавшиеся на изящных золотых насестах бабушкиных серег, крошечные, меньше ногтя мизинца золотые птички оживленно обсуждали тоненькими пронзительными голосами свои подвиги летчиков-истребителей.

— Ох, чуть не забыла!.. Погодите буквально секундочку, я сейчас! — с этими словами Драгомира развернулась и торопливо поднялась в свои апартаменты, закрыв за собой двойные двери.

Стоя лицом к зеркалу, Драгомира выговаривала своему отражению, грозя пальцем:

— Вы совершенно невыносимы! Вы должны сидеть тихо, мои птицы, вы же обещали! Иначе я больше никогда не позволю вам покинуть клетку. Понятно?

— Да, Лучезарная, мы поняли! Мы все поняли, клювы на замок! — верещали золотые птички, виновато ластясь к шее Драгомиры.

Элегантная дама тихонько постучала пальцем по маленьким головкам, и птички радостно снова принялись раскачиваться на золотых насестах. На сей раз почти молча.

— Лучезарная… Лучезарная…

Возникшие рядом с Драгомирой существа в синих комбинезонах смущенно ломали руки, покашливая, чтобы привлечь ее внимание.

— В чем дело, мои Фолдинготы?

— Гнусень с цепи сорвался, — сообщил один из малышей, вытаращив глаза.

Драгомира направилась к футляру контрабаса и проскользнула внутрь, быстро взлетев по лестнице в свою сугубо личную мастерскую.

Там, лицом к слуховому окошку, стояло существо ростом примерно восемьдесят сантиметров и яростно царапало стекло. Услышав шаги Драгомиры, создание с рычанием повернулось. У него были короткие ножки и длинные руки, а его скелетоподобное тело и голову покрывала сероватая кожа, от которой исходил довольно противный запах.

Существо окинуло всех свирепым взглядом. Из его большого рта с торчащими острыми клыками капала белая субстанция с радужными отливами.

— Гнусень укусил растение, именуемое Горанова. Мы предприняли попытку вмешаться, но наши конечности подверглись жгучим царапинам, — уточнил один из Фолдинготов, протягивая Драгомире ручки, покрытые царапинами — свидетельствами яростной схватки.

Драгомира побелела от возмущения, которое только возросло, когда она обнаружила несчастную Горанову, ставшую жертвой агрессии и теперь корчившуюся от боли. С одной из веточек растения стекал сок, окропляя землю горшка.

— Гнусень! — возмутилась Драгомира. — Ты перешел все границы! В чем дело?

Серокожее существо запрыгнуло на картонные коробки и, рыча, показало острые зубы и грязные когти.

— Будьте вы прокляты! Вы все! А ты, старуха, мне не хозяйка, ты для меня никто! Когда за мной придет мой настоящий Хозяин, посмотрим, какой ты будешь гордой…

— Ну да, конечно, — хмыкнула Драгомира. — Позволь тебе напомнить, что ты твердишь это уже больше пятидесяти лет, а твой так называемый Хозяин так и не появился…

— Ты ничтожество, слышишь! — заверещал Гнусень. — Обыкновенная поганая куча вонючих отбросов! Паршивая куча мушиного помета!

Услышав такие слова, все создания, спрятавшиеся по углам мастерской, задрожали от возмущения.

Драгомира направилась к коробкам, на которых стоял наглый Гнусень, но тот спрыгнул на пол и, набросившись на одного из Фолдинготов, схватил его сзади за шею с такой силой, будто хотел задушить.

— Предупреждаю, старуха, если прикоснешься ко мне, я убью его, а потом порву на ленточки и тебя, и твою ничтожную дворню! — выплюнул серокожий.

Драгомира, ничуть не впечатлившись, раздраженно пожала плечами, достала из складок платья тонкую перламутровую трубочку сантиметров пятнадцать длиной, хладнокровно направила ее на Гнусеня и очень устало произнесла:

— Зеленые Лягвы.

А потом легонько подула в трубочку.

Мгновенно из нее вылетела очередь зеленых искорок, и раздался звонкий треск. А потом в воздухе возникли две живые некрупные лягушки с прозрачными крылышками и направились прямо к Гнусеню.

Лягушки, решительно подхватив под тощие руки возмутителя спокойствия, подняли его примерно на метр над землей и встряхнули, вынудив выпустить Фолдингота-заложника, тяжело рухнувшего на пол.