Дети луны, дети солнца - Янина Волкова Страница 3

Погружается лес в тишину, засыпает вновь, и покой его нарушают лишь всхлипы маленькой девочки. Прижимается она к древку лука мокрой щекой, не сводит затуманенного взгляда с поверхности озера, плача по двум своим братьям. Как могли они оставить ее одну? Как вернется она домой? И, главное, что же скажет Ренэйст отцу, когда захочет конунг узнать, где же его сыновья?

Не может она вернуться, ведь просил Хэльвард не рассказывать, что ходили они в лес, а другого ответа у нее для отца нет.

Кажется ей, что проходит вечность до той поры, когда доносится из чащи свист и ржание коней. Слышит она топот копыт, людские крики, и вскидывает Ренэйст голову, смотря на приближающихся к ней всадников. Как узнали они, куда держали путь беглецы? Будь она старше, то непременно бы задала отцу этот вопрос, но сейчас не имеет это никакого значения.

Ганнар Покоритель спешивается, и Ренэйст, прижимая лук к себе, бежит к отцу. Преклоняет мужчина колено, заключая ребенка в объятия, и, подхватив свое дитя на руки, целует ее в висок. Заходится Ренэйст еще более горьким плачем, жмется к отцу, пока сжимает он девочку в медвежьих своих объятиях.

– Хвала Глин, ты цела. Но где мальчики, Рена? – спрашивает он встревоженно, вглядываясь в лицо дочери единственным своим глазом. – Где твои братья?

Сердце конунга покрывается льдом, стоит Ренэйст указать на озеро. Покачивается сломанный лед на его поверхности, и больше не нужно слов. Вручает он дочь одному из своих спутников, вбегает в ледяные воды озера по щиколотку, вглядывается в его поверхность – но ничего не видит. Ни следа на огромных осколках льда; лишь темные линии разбросанных стрел.

– ХЭЛЬВАРД! – зовет он, сложив ладони ковшом у своих губ. – ВИТАРР!

Никто не отвечает ему. Все так же тих лес, лишь голоса луннорожденных, что прибыли сюда с ним, вторят ему, называют имена его сыновей, нарушают звенящую тишину.

Горе для отца потерять обоих своих сыновей; отказывается верить в их гибель Ганнар.

Какой родитель поверить захочет в то, что не стало его ребенка? Не должны родители жить дольше, чем дети, и ждет конунг, что сейчас выбегут к нему сыновья, просить прощения будут за свой глупый побег и за то, что бросили сестру одну, а он отругает их, уводя домой, в безопасность. Но жесток мир, в коем живут они, и нет в нем места безрассудству. Жестоко карают тех, кто не бережет себя – мудрость эту Ганнар познал сам, лишившись глаза.

– Там! – восклицает один из воинов, указывая в сторону Зеркала Вар.

Лед в центре озера дрожит, волнуется вода, и на одну из льдин падает грудью Витарр. Плюется водой, окоченевший, не в силах пошевелиться он – настолько испуган, – и находящийся в воде Хэльвард с трудом толкает его, вынуждая взобраться на лед всем телом. Крича, Ганнар и несколько его воинов спешат оказаться рядом как можно скорее, только покидают Хэльварда, посиневшего от холодной воды, силы. Тянет он к брату дрожащую руку, шепчет потрескавшимися губами:

– Вит… помоги мне…

Смотрит в пустоту Витарр полными ужаса глазами, сипло дышит ртом, сжавшись в комочек на холодном льду, не в силах пошевелиться. Бьет его озноб, шерсть меховой шубы покрыта крошечными сосульками, как и пряди коротких темных волос. Не сразу переводит взгляд на старшего брата, молящего о помощи, и с трудом размыкает кровоточащие губы, чувствуя, как сходят с них куски замерзшей кожи.

– Х… ххх…

Вместо имени брата из горла его вырываются лишь стоны и хрипы. Слабо шевелит пальцами, силится протянуть руку навстречу чужой руке, да толку от озябших, негнущихся кусков плоти нет. Голова мальчика дергается к Хэльварду, словно готов зубами затащить его к себе, да только закрываются карие глаза, и опадает Витарр на лед, застыв без движения. Хэльвард борется, кидает полный мольбы взгляд на отца, но силы покидают его, и юноша медленно соскальзывает в воду, скрываясь в ледяной глубине, так и не дождавшись помощи.

Полный боли крик конунга заставляет Ренэйст вздрогнуть. Прижимая к груди лук брата, не подозревает даже, какая ответственность отныне тяготит ее плечи.

Каждая история начинается с малой крови.

Троих детей подарила жена Ганнару-конунгу, но лишь двое из них встретили свою пятнадцатую зиму. Гибель Хэльварда сломила его, отказаться заставила от оставшегося сына, и надежды свои возложил конунг на дочь.

Семена гнева глубоко проросли в сердце Витарра и обещали взойти.

Зима сурова – истину эту твердят еще с давних времен, когда Солнце восходило над их землей. Что говорить о тех зимах, что лютуют в вечной ночи? Нет больше среди луннорожденных помнящих то, как над Чертогом Зимы сиял золотой диск Солнца. Эти истории отныне кажутся лишь глупой сказкой, которой впору кормить щенков подле очага. Рожденные в бессменной тьме, не могут представить они смену дня и ночи, как и собственный дом, утопающий в зелени и ласковых лучах, дарящих тепло. Мир, в котором они рождены, суров и холоден, но воистину сильны те, кому в нем удается выжить.

Ренэйст быстра; пот бежит с нее, как с загнанной лошади. Пар срывается с обветренных губ, а сама она так и пышет жаром. Дергает головой, откидывает косы назад, щурит глаза, глядя на своего соперника. Дышит он так же тяжело, и кривит губы в усмешке; знает, что силы покидают конунгову дочь. Много ли нужно, чтобы одолеть ее, смотрящую на него глазами голубыми, как воды ледниковых озер, что скрываются у самых верхушек гор?

Белолунная не любит, когда ее сравнивают с водой. Вся она – живое пламя, дикая и необузданная.

– Давай! – ревет Хакон, ударив обухом топора по щиту. – Нападай!

Ренэйст сдувает с лица тонкую прядь волос, и снег скрипит под сапогами, когда она переносит вес с одной ноги на другую. Хакон прекрасный учитель, но требовательный. Не щадит он ее, не жалеет, лишь бо́льшего требует, пробуждает в ней азарт. Из своих двадцати двух увиденных зим десять провел он на боевом корабле, и оставило это след на суровом сердце.

Но знает Ренэйст, на что еще способно это сердце.

Волосы взмывают вверх, стоит ей сделать рывок. Оружие в руках мужчины поет, секира звенит, сталкиваясь с мечом, что танцует, ведомый рукой хозяйки, покорный, как пес, не желая уступать. Они танцуют, оставляют хитрое сплетение следов на снегу, прячут головы за щитами и удобнее перехватывают оружие, не сводя друг с друга внимательных взглядов. Хакон не поддается своей воспитаннице, не дает обдумать следующий шаг. Пресекает мысли, что каждый враг будет жалеть ее, ссылаясь на юный возраст и тонкий стан. Желает сражаться – пусть привыкает к жестокости. Наносит один удар за другим, да не в полную силу, чтобы не нанести дочери конунга тяжких увечий. Тонкой кажется она, словно сотканной изо льда, и слишком любима она им, чтобы посмел оставить шрамы на девичьей коже.