Архимаг ее сердца - Оливия Штерн Страница 3

«То, что мы называем судьбой, является следствием наших ошибок», – вспомнилось некстати.

Теперь… ешь то, что заслужила, Алайна Ритц. Выкарабкивайся из этой ямы, обдирая пальцы в кровь, скуля от боли и острого, режущего как нож, одиночества.

Стукнула дверь. Служанка ушла. Еще несколько минут Алька лежала в полной тишине, возя пальцем по трещинкам в штукатурке. Потом за дверью послышались голоса, один из них был мужским, другой – высоким, женским. В комнату снова вошли, уже двое.

– Ну, и что это все значит?

Алька усмехнулась. Этот низкий голос с рычащими нотками невозможно не узнать. Она медленно повернулась на кровати и сказала:

– Здравствуйте… ваше величество.

– А еще я твой отец, – хмуро сказал Сантор, подходя ближе.

Он подвинул себе стул и сел – рядом с кроватью, так, что Алька могла протянуть руку и коснуться его.

Она невольно разглядывала Сантора, ведь еще не встречалась с ним после того, как пала Пелена, и все проклятья развеялись.

Сантор… стал человеком.

Высоким, статным мужчиной, с шевелюрой, черной как вороново перо, смуглым, с черными глазами, густыми бровями. Впрочем, рост и сложение не изменились, он ведь и был таким. Только теперь крыльев не стало и, верно, поэтому Сантор не выглядел подавляюще-огромным. Просто крупный мужчина средних лет. И в черных волосах, собранных в недлинную косу, поблескивают серебряные нити.

Одежда осталась прежней. Свободная туника с замысловатой драпировкой, синий шелк, золотое шитье. Алька невольно метнула взгляд на служанку, что тенью замерла в углу комнаты. Та была одета, как раньше одевались женщины крагхов: сложно задрапированная ткань, а под ней шаровары.

– Что? – тихо спросила Алька, понимая, что молчание затягивается, что Сантор сидит и смотрит на нее, положив широкие кисти рук на колени.

Он недовольно пожевал губами.

– Вставай, одевайся. Мне сказали, что ты полностью оправилась от падения.

Алька вздрогнула. Вот так? Настолько обыденно? Вся ее жизнь… только что сгорела, а Сантор хочет делать вид, как будто ничего не случилось?

– Зачем ты пришел? – прошептала она, – ты что, не видишь?..

– Что твой магистр оставил тебя? – голос Сантора внезапно смягчился, он дернулся на стуле, как будто хотел протянуть руку и погладить Альку по голове, но сдержался, – я говорил с ним, перед тем, как он отбыл в земли Порядка.

Во рту внезапно пересохло, Алька торопливо облизнула губы.

– И что? – прозвучало как-то сипло и совсем жалко, – что он сказал тебе?

Сантор пожал плечами и уставился на Альку так мрачно, что ей вдруг захотелось побыстрее заползти под кровать.

– Он сказал, что ты его предала, что плела интриги у него за спиной, в результате чего смертельно опасная тварь вырвалась из-под контроля. Как по мне, он имеет полное право от тебя отказаться.

Она поежилась.

Да, конечно, все так. Но…

– Ты сам прислал Кьера, – тихо сказала она, не глядя на Сантора.

– Но не Кьер заставил тебя нарушить планы твоего мужчины, так ведь?

– Я не знала… – Алька всхлипнула. Еще немного, и не выдержит, и слезы покатятся по щекам.

– Прежде всего, ты должна была слушаться своего мужчину, – отрезал Сантор, – ты сама его выбрала, между прочим. А раз выбрала, то должна была верить, а не вытворять то, что вытворила. Так что нечего теперь… Вставай, одевайся. Мы будем ждать тебя к ужину.

– Я не голодна… – и тут же вскинулась, – а Рон? Что с ним, он выжил?

Сантор смерил ее пронизывающим взглядом.

– Если изволишь выйти к ужину, увидишь там брата. С ним… все будет хорошо. Мариус Эльдор – человек слова. Он сделал все, чтобы мой сын остался в живых.

Алька снова свернулась клубком. Взгляд Сантора давил и внушал чувство вины. Да она и была виновата, разве нет?

– Я пойду, – примирительно сказал отец, – приводи себя в порядок. Манни поможет тебе одеться.

– Подожди, – она высунула нос из-под одеяла, – тебе… Мариус еще что-нибудь сказал? Он… когда-нибудь сможет… меня простить?

Сантор скривился.

– Тебе интересно, вернется ли он? Я бы не рассчитывал. Магистр был настроен решительно… но никто не может знать свою судьбу, Алайна. Никто.

И тут Алька не выдержала. Горло сжалось, по щекам покатились слезы. Давясь рыданиями, она уткнулась в подушку. Алька выла и ревела в голос, оплакивая то, чему уже никогда не случиться – их жизнь, ребеночка, которого она бы любила, самого Мариуса, без которого она себя просто не представляла. Вот как так, она есть – а его рядом больше нет? Она оплакивала собственную глупость, свою огромную и такую горькую ошибку, свою любовь и мечты. Ту самую минуту, когда решила освободить Рона наперекор воле своего мужчины.

Она и не заметила, как осталась одна.

А потом, размазывая по лицу слезы, поднесла к глазам руку. На пальце плотно сидел перстень с раухтопазом, тот самый, фамильный, с веточками, украшенными мелкими бриллиантами.

– Прости меня, прости! –крикнула она, хоть и не мог Мариус ее услышать.

И приникла губами к прохладному камню.

Наверное, было бы честным вернуть перстень.

Но это было единственное, что у нее осталось от самой большой любви, и поэтому Алька решила, что оставит это напоминание себе. Хоть что-то… до конца жизни будет напоминать о нем.

***

Позже… Она кое-как поднялась. Слегка кружилась голова, но это, наверное, от голода. Пройдет.

Алька наконец осмотрелась: в том, что комната находится во дворце, сомнений не было – ни одного прямого угла, все скругленное, стены мягко перетекают в потолок и в пол, и окно овальное. За окном – мягкие сиреневые сумерки. Кроме кровати и двух резных стульев в комнате был еще туалетный столик, над которым висело зеркало в красивой бронзовой раме. На столике с одной стороны стоял медный таз с водой, с другой стороны… Алька невольно всхлипнула. Там лежали те самые колье и браслет, которые ей Мариус купил, чтобы идти на бал, и в которых, собственно, ее похитил мертвый магистр.

…Она отвернулась. Поверх спинки одного из стульев было разложено традиционное одеяние крагхов: шаровары из черного шелка и длинный отрез нежно-фиалкового, с богатой вышивкой. Внизу стояли изящные туфли без задников, зато с загнутыми носками.

Вздыхая, Алька кое-как оделась. У нее не получилось соорудить драпировку должной формы, поэтому свободный конец ткани она просто перекинула через плечи наискосок, за спину. Подойдя к зеркалу, Алька уставилась на собственное совершенно несчастное отражение: щеки запали, губы искусаны, под глазами синяки. Она мокрыми пальцами пригладила волосы, раздирая их на прядки. Посмотрела еще раз на сапфировое колье, и с новой силой всколыхнулась горечь в душе.