Душа города - Роберт Линн Асприн Страница 3

Его, а не Терона, который всем телом дрожал от ужаса. Возничий мягко улыбнулся, глядя на Темпуса чистыми светлыми глазами, подобными двум озерцам горной воды Пришелец открыл рот, чтобы заговорить, и божественный хаос в голове Темпуса сначала перешел в грохот, потом в шепот, отдельные вздохи и, наконец, окончательно исчез, когда Абарсис, мертвый Жрец-убийца и тайный покровитель Священного Союза, небрежно обмотал вожжи вокруг тормоза и, широко раскинув руки, спустился с колесницы, дабы обнять Темпуса, которого любил больше жизни, будучи еще не духом, но человеком.

Темпус понял, что Абарсис явился из лучших побуждений, хотя ему и было больно видеть, как на его глазах материализуется юноша, некогда снискавший почетную смерть у него на службе.

Ныне он обладал некой силой, которая пусть и таилась за пределами Врат Смерти, но быть силой от этого не переставала.

— Командир, — наполнил зал бархатный голос. — По твоему лицу я вижу, что сердцем ты по-прежнему любишь меня. Это хорошо. Мне нелегко было осуществить подобное путешествие.

Они обнялись. Открытые глаза Абарсиса и его высокие скулы, бычья шея и блестящие волосы казались столь же материальными, что и занозы под ногтями у Темпуса.

Юноша, вернее его тень, был сильным. Отступив на шаг, Темпус хотел было заговорить, но в печали уставился в пол. Что можно сказать мертвому? Уж наверняка его не спросишь, как жизнь. Неуместным выглядело бы и обычное приветствие Священного Союза…

Абарсис же обратился к нему точно так же, как много лет назад в Санктуарии, где он вскоре нашел свою смерть.

— Жизнь тебе, Риддлер, и вечная слава. А твоему… нашему другу… Терону из Рэнке мои приветствия.

Звук собственного имени вывел Терона из транса. Старого испытанного бойца по-прежнему пошатывало, да и дар речи, похоже, к императору еще не вернулся.

Один взгляд в сторону Терона помог Темпусу взять себя в руки

— Ты едва не напугал нас до смерти. Может, и буря твоя работа? — Он отступил на шаг и показал рукой на мрачное небо за окном. — Если так, то это лишнее, местные жители и без того напуганы. Мы лишь хотим создать военное правительство, а вовсе не развязать гражданскую войну.

Красивое лицо Жреца-убийцы подернулось дымкой, и Темпус, заметив это, чуть было не спросил: «Реален ли ты? Родился ли ты снова? Пришел ли ты, чтобы помочь мне?»

Тень посмотрела ему прямо в глаза, и взгляд ее был исполнен такой силы, что потрясал до глубины души.

— Нет. Нет, Риддлер, не я. Я только принес сообщение для тебя и обращаюсь к тебе с просьбой — за услуги, уже оказанные и будущие.

— Гм-м. Темпус, ты не хочешь меня представить? В конце концов, вы ведь у меня в гостях, — пророкотал император, постепенно оправившийся от смятения и принявший достойную позу. Он то и дело исподтишка бросал взгляды на коней, которые замерли как вкопанные, прядая ушами и пуская из ноздрей едва заметные струйки пара.

— Терон, император Рэнке, генерал армий и все такое прочее, познакомься с Абарсисом, Жрецом-убийцей, бывшим Великим жрецом Вашанки, бывшим…

— Бывшим союзником, — перебил его гладкокожий, словно влажная сталь, Абарсис, — каковым, впрочем, я и остался. У Союза возникла проблема, и связана она с Санктуарием. Вещать устами жрецов — дело богов, мое же предназначение иного рода. Темпус, я знаю, боги сами говорят с тобой, но на этот раз… я хорошо подготовился… — Абарсис блеснул улыбкой, как когда-то давно. Переминаясь с ноги на ногу, он встретился взглядом с Темпусом и продолжил:

— Послание таково: Сферы Могущества нисибиси должны быть уничтожены. Пантеон будет рад такой вести. И уничтожить их надлежит Санктуарии, где обретут свободу твоя и моя измученные души.

Просьба же к тебе такова: исполни желание Нико насчет детей, твоих и наших.

Наших? Темпус не мог не узнать торжественного тона Абарсиса, который тот использовал только в разговорах о божественном. Мертвый Великий жрец Вашанки проделал долгий путь, чтобы донести послание. Все более и более недовольный поворотом дел, Темпус отступил на шаг и в раздумье присел на край стола. За этим он пришел ко мне. Прекрасно. Что теперь?

Ибо он, тот, кто мог отказать богу и выступить против всех верховных жрецов, понимал, что отказать пасынку не сможет. Это был старый долг, над которым не властны даже такие понятия, как жизнь и смерть. Все дело в душе Темпуса, которая была настолько старая, что, увидев Абарсиса по-прежнему юным, прекрасным духовно и хранящим честь свою так, как Темпус хранить ее более не мог, тот, кого прозвали Риддлером, почувствовал, как сильно он устал.

И на диво: он, который не спал никогда, не спал с тех самых пор, как три сотни лет назад был проклят одним из могучих чародеев и нашел успокоение лишь в союзе с богом, понял, что засыпает. Веки его отяжелели, а звук голоса Абарсиса стал громче, отдаваясь эхом так, словно они с Тероном разговаривали, стоя в разных концах комнаты.

Перед тем, как рухнуть на стол, забывшись тяжелым сном, который прошел только на следующий день, когда взошло солнце и установилась ясная погода, Темпус услышал слова Абарсиса:

— А ты, друг мой, тот, кого я люблю больше других мужчин, прими этот особый подарок… просто как знак внимания. На эту ночь, мой господин, принес я тебе от богов хороший сон. А теперь спи. И пусть посетит тебя во сне мой дух.

И Темпус спал, а когда проснулся, Абарсис уже давно исчез, и полным ходом шли приготовления к отъезду Терона, Темпуса и их небольшой свиты в Санктуарий.

* * *

Санктуарий ожидали новые неприятности, Роксана чувствовала это по ломоте в суставах. Предчувствие, подобно острому ножу, пронзило самоё существо нисийской ведьмы, некогда прозванной Королевой Смерти, а ныне укрывавшейся от преследований в тайной лачуге на берегу Белой Лошади.

Когда-то по силе ей почти не было равных, когда-то она была палачом, а не жертвой, и однажды провозгласила Страдание и вознесла его над человеческим стадом, от самой последней дыры — Санктуария — до высочайших пиков Стены Чародеев.

Но все это было до того, как она влюбилась и заплатила за любовь. Возможно, не будь смертный, кому она отдала свою любовь, Никодемусом по прозвищу Стелс, членом Священного Союза, одним из кровавых пасынков, Роксана посчитала бы глупым поменять бессмертие на способность лить слезы и чувствовать переменчивое бабье счастье.

Но Нико предал ее. Ей следовало подумать об этом, и, будь она женщиной в полном смысле слова, она бы знала, что ни один мужчина, а тем более бывалый боец, давший клятву на верность пасынкам, не будет верным и честным по отношению к женщине, если это пойдет вразрез его союзу с мужчинами.

Ей следовало знать это, но она не могла даже предположить такого, ведь душа Нико была сама нежность, когда это касалось женщин, он любил их всех так же, как любил лошадей и маленьких детей: бесхитростно, свободно и честно. Теперь, когда она узнала это, Роксана посчитала подобное оскорблением. Она же не бродяжка, не бессвязно лепечущее существо и не комок шерсти. К оскорблению примешивалась и душевная травма: ведь она отдала бессмертие за возможность любить смертного, который не смог оценить ее жертву.