Вне клана - Валерия Веденеева Страница 3

— Э-э, милостивая дана… — начал Карик, но девушка, не слушая, резко развернулась и вышла в распахнутую дверь.

— Уродливый нос? — повторил я ей вслед и на всякий случай еще раз пощупал названную часть лица — прямой нос с горбинкой, и даже не ломанный. — Блеклые глаза? — глаза трогать смысла не было, блеклость на ощупь не определялась.

— Не слушай ее, — подал голос второй писарь, Умос. — На самом деле ты парень видный, девки на тебя сами вешаться будут. А дану Вересию за глаза называют не иначе как даной Злюкой. Стерва еще та.

— Это простые бабы бывают стервами, — Карик наставительно поднял вверх указательный палец. — А про благородных надо говорить — дана с характером.

— Угу, дана со стервозным характером, — буркнул Умос и кивнул мне. — Ладно, парень, ты не единственный живчик, там еще другие очереди ждут.

Они записали меня в свою ведомость как Рейна — «Точно Йоргом не хочешь? Точно-точно? А может передумаешь? Нет? Эх…» — и, наконец, отпустили. Правда, не на все четыре стороны, а на одну строго определенную — в направлении казарм, обычных сельских домов, выделенных для таких как я, выживших в битве, но лишившихся памяти.

Пока я туда шел, мои мысли крутились вокруг даны Вересии и ее странного поведения. Вот момент, когда она впервые увидела меня. Что ее взгляд тогда выражал?

Мне показалось, что изумление — очень сильное изумление. А потом она будто стерла все эмоции, заледенела.

Изумление — потому что ожидала увидеть кого-то другого?

Потому что я не был похож на ее пропавшего брата?

Или наоборот — потому что был слишком похож?

Но если похож, если я действительно был пропавшим внуком даны Энхард, почему она меня не признала? Могла ли у нее быть личная вражда с братом, могла ли она посчитать, что это отличный способ ему отплатить? А может все проще и дана Вересия просто не хотела делить с братом наследство? Кто их знает, этих благородных, как у них там все устроено.

Или же я походил на другого человека, которого дана Вересия тоже знала, но, по своим причинам, признавать не хотела?

Вариантов было множество, но вряд ли я пойму, какой верен, пока память не вернется...

А если память вообще не вернется?

Эта мысль заставила меня на мгновение споткнуться.

Ну что ж, тогда оставался еще один вариант — встретиться с самой даной Энхард. Если я действительно ее внук, она меня признает.

В казарме оказалось людно. Были там не только рядовые, но и, судя по другому крою одежды и по оружию, один офицер. Сидя на единственном табурете, он что-то рассказывал, а остальные, человек двадцать, расселись вокруг него на деревянном полу и внимательно слушали.

Закрыв за собой дверь, я прислонился к стене, решив, что послушать мне тоже не повредит.

-… так вот и получилось, что вы — это все, что осталось от отрядов Инхард, Рабан, Северин, Сиджи, Рхода, Кириак и Мадус, — продолжал офицер свой рассказ, начало которого я не захватил. — К сожалению, архивы отрядов уничтожены, поэтому мы не можем определить ваши имена, должности и то, принадлежите ли вы к какому-нибудь из кланов. Наши маги установили, что последним проклятием, использованным врагом, стало проклятие Уничтожения. Однако, благодаря защитам, оно сработало лишь частично, и не уничтожило вас, а лишь стерло вам память и временно лишило сознания и дыхания.

Один из сидевших вскинул руку.

— Фор Корч, разрешите вопрос? — и на кивок офицера продолжил. — Враг, с которым мы воевали, кто он?

Офицер заметно помрачнел, но ответил сразу:

— Кирейн ис-Мерудат, верховный дан Темного Юга. Впрочем, сейчас это имя вам ничего не скажет.

— И мы победили?

— Если бы не победили, то не сидели бы тут, — офицер поднялся. — Ну что ж, основное я вам рассказал. Мы пробудем здесь до тех пор, пока не соберем всех выживших. На это уйдет, вероятно, еще неделя. Если ваши воспоминания к тому времени не восстановятся сами, начнем поиск ваших родственников.

После ухода офицера выяснилось, что сейчас будет ужин, а потом отбой.

Кормили всех одинаково — каждому налили в миску густой чечевичной похлебки и дали краюху черного хлеба. Вкус и того, и другого показался мне одновременно и знакомым, и непривычным, будто одна часть меня ела подобную еду много лет, а другая часть привыкла к чему-то совсем иному.

Двойственность так меня озадачила, что, наверное, целую минуту я сидел, глядя в пустоту перед собой, и только звук ложки, скребущей по дну миски, привел меня в чувство — это сосед, такой же «живчик», доел свою порцию и теперь вопросительно смотрел в мою сторону. Нет уж, привычная еда или нет, но делиться ею я не собирался.

Свободных лежанок в казарме оказалось больше половины — их поставили с запасом, рассчитывая на появление новых беспамятных бойцов. Я выбрал ту, которая стояла достаточно далеко и от входной двери, и от обоих окон. Выбрал, и только потом подумал, почему так. Память прямо не ответила, только передала смутное ощущение, будто опасность всегда пробиралась внутрь через окна и двери. Какая опасность могла таиться здесь, в обычной деревне, да еще битком набитой солдатами, память умолчала.

Соседи, судя по всхрапывающим звукам, уже спали, но ко мне сон не шел. Глядя в темный потолок, я размышлял.

В рассказе офицера ничего неожиданного не оказалось. И без того ясно, что я участвовал в какой-то битве, раз уж очнулся среди трупов. Еще выяснилось имя побежденного противника — не особо полезная информация.

Потом я вспомнил слова офицера — «наши маги». Интересно, а кто-то из выживших владел магией?

Я вот, например?

Человек на вершине холма вытягивает руку, его ладонь на мгновение окутывается огнем, а потом лес внизу вспыхивает и моментально сгорает, опадая серым пеплом.

Я заморгал. Образ оказался таким ярким, будто огненный маг стоял прямо передо мной.

Сев, я вытянул вперед правую руку таким же движением, как человек в моем воспоминании, и мысленно приказал огню появиться…

Не то что огня, даже самой завалящей искры не вспыхнуло.

Я попробовал то же самое левой рукой, потом с сожалением опустил ее, вздохнул и упал назад на лежанку. Не маг, значит. Грустно. Хотя, раз я все забыл, то мог забыть и то, как призывать магию. Заклинания там какие-нибудь произнести или… м-м…

Использовать амулеты — сказала память, но, когда я попытался вытащить из нее чуть больше деталей, тут же пошла на попятный и притворилась, будто ничего мне не говорила.

Что-то шевельнулось в темноте. Послышался шелест. Такой тихий, что его должно было заглушить дыхание спящих — но не заглушило. И этот шелест мне отчего-то сильно не понравился, заставив остро пожалеть, что я безоружен.