Козни колдуна Гунналуга - Сергей Самаров Страница 3

Один выбрал кардинальное, хотя и простейшее решение вопроса. Казалось, трудно сыскать человека, способного противостоять Снорри, и вот он нашелся в самый критический момент. Один послал этого человека в нужное время в нужное место. И такое решение Одина требовало теперь и от Торольфа определенных действий, чтобы подчиниться божественной воле и прекратить все поползновения женщины выбраться во власть. Один наказал Хельгу за излишние притязания болью утраты и крушением планов. Одновременно он отнял у Хельги все, что, как считалось, получил от отца Снорри, хотя в действительности это получила его мать.

Боль от потери сына, конечно же, была и у самого Торольфа, хотя Одноглазый никому и никогда не показал бы свои чувства. Но при всей остроте этой боли он уже начал думать о том, как вернуть себе земли, которые вынужденно отдал сыну. Воля Одина просматривалась и в этом. В принципе, дело не слишком и сложное и вполне разрешимое. Их нужно только взять, и все. После Снорри осталось только три дочери и нет сына. Дочери не могут наследовать отцовскую землю. Дело отца — найти им, когда подрастут, подходящий союз и подобрать приданое. Но земля, которая отошла бы к старшему сыну Снорри, будь такой в природе, теперь может отойти обратно к отцу. Вся, в том числе и та, что была отдана Хельге во временное пользование. И ни один лагман не скажет, что Торольф в этом не прав.

А сама Хельга?

Ее оставлять просто так, без присмотра, никак нельзя. Она может сделать много гадостей. Слишком много. Все потому, что хорошо знает дела мужа и способы, которыми он часто разрешал свои дела. Но с ней разобраться будет проще. У нее теперь нет защитника, а жалости она не вызывала никогда. И едва ли сможет найти нового защитника, который пожалеет ее и не побоится выступить против ярла Торольфа.

— Ярл… Уже подходим к скалам. Ветер вот-вот перейдет в шторм… — сказал Красный Нильс, кормчий с лодки Торольфа.

Красный Нильс сказал это со спины, и Одноглазый слегка вздрогнул от этих слов. Слишком походил голос кормчего на голос Снорри, хотя и не был таким сильным, и вообще звучал более хрипло от постоянного напряжения в ненастную погоду.

Торольф обернулся.

— Пойдем в ближайший фьорд…

— Я плавал здесь и знаю берег, — сказал Красный Нильс. — Фьордов много, но войти можно, пожалуй, только в один…

— И что? Почему мы не можем в него войти?

— Придется входить с боем…

— Ингьяльд? — сразу понял Одноглазый.

— Ингьяльд… — подтвердил Красный Нильс.

Старый ярл Ингьяльд, норвежец, но родственник шведского Дома Еталандов, следовательно, противник родственного Торольфу шведского Дома Синего Ворона, жил всегда в отдалении, и если занимался политикой, то больше шведской, чем собственно норвежской, посылая свои полки в соседнюю страну кому-то в поддержку. Правда, полков этих было немного, и все они были разбросаны по разным имениям. Так уж сложилось, что Ингьяльд владел поместьями в разных концах страны и даже в Швеции, но сам жил постоянно на самой оконечности суши вблизи вечных льдов океана, удалившись сюда много лет назад и не желая возвращаться к людской суете.

По большому счету у Торольфа Одноглазого никогда не возникало конфликтов с ярлом Ингьяльдом, просто потому, что их интересы ни в чем и никогда не соприкасались. Но совсем недавно, собирая мнения наиболее влиятельных людей Норвегии, Торольф направлял к Ингьяльду посыльного по вопросу выборов конунга, и тот ответил коротко и однозначно, что после смерти Кьотви для него лично будет существовать только один конунг — это сын Кьотви.

На выборах с мнением старого ярла можно было бы и не посчитаться, потому что реальной силы, способной решить исход борьбы за власть, он не имеет. Тем более что здесь, в этих восходных и полуночных землях Норвегии, сам Ингьяльд уже много лет пытается усмирить жителей прибрежных виков и подчинить их себе, но это у него плохо получается. Влиятельный бонд Торстейн объединил вокруг себя всех сильных бондов, живущих поблизости, и не признает власти Ингьяльда. Точнее, война идет даже не за земли, потому что земли здесь бросовые, ни на что не пригодные, и воевать за них смысла нет. Местные жители живут только рыбной ловлей и добычей морского зверя. Но бонды владели единственным здесь фьордом, который можно назвать бухтой, способной принимать сразу много лодок. А ярл эту бухту отобрал и построил на берегу фьорда свой дом, оставив рыбакам лишь небольшие разрозненные бухточки, слишком неудобные для того, чтобы ими пользоваться сообща. И после многолетней и еще не завершенной войны внутри своих земель и на их границе старому ярлу вовсе не до того, чтобы поддерживать кого-то из кандидатов на титул. Он не может оставить свое имение, не опасаясь, что вернуться ему будет некуда. Однако вести о том, что Торольф Одноглазый пытается стать конунгом, до здешних мест наверняка уже дошли. И встреча с Ингьяльдом может быть не слишком приятной.

Торольф думал долго.

— Он нам не обрадуется, — добавил Красный Нильс.

— Прикажи всем снарядиться к бою. Будем высаживаться здесь, если больше негде…

— Есть еще один фьорд. Немного полуночнее. Но совсем маленький. Мы там тремя драккарами еле поместимся и совсем будем лишены маневра среди местных лодок. Но там вокруг фьорда высокие скалы, и они хорошо защищают от ветра. По крайней мере, на берег не выбросит. Правда…

— Что там?

— А там просто живут разбойники, которые никому не подчиняются. С ними как раз и воюет ярл Ингьяльд.

— Это тот самый Торстейн?

— Да, ярл. Торстейн Китобой… Кто-то говорит, что он человек без совести, кто-то говорит, что он честный и вольный человек, который не желает отдавать свое, — я не берусь судить…

— До шторма туда дойти успеем?

— Как раз уложимся по времени.

— Тогда правь туда… — решился Одноглазый.

— Но там нас могут встретить еще хуже.

— Пусть попробуют. За себя мы постоим. Но я уверен, что нам не потребуется обнажать мечи. Правь туда… Мне все равно нужны эти люди, и я еще раньше планировал навестить Торстейна в его логове. Я хочу нанять Торстейна Китобоя к себе на службу. И не забудь приказать поднять белый щит на мачту…

* * *

— Вон за тем мысом, ярл, — сказал Красный Нильс.

Торольф посмотрел в сумрачную даль. До мыса оставалось полторы тысячи гребков, и до шторма все три драккара могли найти себе достаточно надежное убежище, если, как говорил кормчий, фьорд в самом деле хорошо защищен от ветра.

Только в последний момент Одноглазый решился побеспокоить колдуна, который жаловался совсем недавно, что обессилел почти полностью. Ярл раньше никогда не имел плотного и длительного дела с колдунами и потому плохо представлял себе их жизнь и работу. Те мелкие, ничего не умеющие мошенники, что толкались на народных праздниках и ярмарках и предсказывали людям их судьбу или обещали за мелкую монетку выполнить любое их желание, в счет не брались. И никогда Торольф не думал, что колдовство и магия — это тяжелый напряженный труд, который отнимает много сил. Но Гунналуг, перед тем как отправить от себя ярла, наглядно показал, что за дело — колдовство. Он вытащил откуда-то из-под медвежьей шкуры тонкую длинную щепку, зажег ее над очагом и поднял перед лицом Одноглазого.