Москва 2077. Медиум - Андрей Лестер Страница 3

Я задумался было, кто мог так качественно обобрать меня – охранники в серых костюмах, бич с обезьяньими повадками, пацаны из бурьяна или вообще случайные прохожие, – но при попытке задуматься в затылке заломило еще сильнее и стало тошнить.

Солнце уже опускалось за крыши соседних пятиэтажек, так что я решил спешить, надел пустой рюкзак и двинулся в сторону Главной Просеки.

Просека – это не то, что вы думаете.

Это не дорога в лесу. Это дорога в городе. По которой как бы идет толпа деревьев. Ну в общем, чтобы было понятнее, – это широкая полоса, прорубленная в городе. Дома снесли, асфальт перепахали и засадили деревьями, которые после Переворота росли так быстро, что уже года через два стали высоким и густым кромешным лесом. Тайгой.

Таких просек было семь. Главная Просека отделяла Сектор от остальной Москвы, которую теперь называли Тихой. Через нее была переброшена бетонная эстакада с шлагбаумом и чем-то вроде таможни посередине. Весь Сектор был обнесен по периметру забором из колючей проволоки и хорошо охранялся, поэтому эстакада считалась единственной дорогой в Тихую. Иногда я пользовался этим легальным переходом и приезжал с комфортом на велосипеде. Но сегодня был не тот случай.

Так что мне пришлось воспользоваться запасным вариантом – опуститься в люк старой канализации и миновать ограждения под землей.

В Просеке было уже темно, но я знал этот лес очень хорошо и мог бы, наверное, пересечь его с закрытыми глазами. Кое-где, правда, неожиданно разросся подлесок, и пришлось продираться. Нещадно грызли комары.

Но все это была ерунда. В спину меня толкала ледяная рука страха. И комары с колючками состязаться с ней, конечно же, не могли.

Наконец я выбрался в Тихую. Здесь даже воздух был другим. Ласковым, спокойным.

Впереди светилось здание Университета. В сквере, в котором я оказался, горели фонари аллей, посыпанных мелким гравием, куда-то шли спокойные уверенные люди, смеялись женщины, раздавались детские крики. Недалеко прошел трамвай.

Я вдохнул всей грудью. Страх отпустил меня. Скоро я буду дома. Увижу Надю. Обниму ее. Сниму эту отвратительную одежду с мерзкими оранжевыми пуговицами, стану под горячий душ, вылечу свои синяки…

Но тут воспоминание о том, как я вел себя у дома Смирновых-Инстаграм, накатило на меня, а следом за ним – накрыла волна стыда и жуткой, непереносимой досады. Я оглянулся, не видит ли кто меня, рванул ворот рубахи (одно оранжевое пластиковое киви отлетело в траву), сорвал с себя рюкзак, швырнул его под ноги и с криками «Гадость! Гадость! Гадость!» стал прыгать и топтать ни в чем не повинную землю.

Я снова повел себя как трус.

Неужели это неисправимо?

Как я посмотрю Наде в глаза?

Мучения от невозможности переделать свое нутро были невыносимыми.

Однако если бы я знал, что ожидает меня впереди, я бы перестал прыгать. Я бы бросился в траву, под гранатовое деревце, накрыл голову руками и постарался сделаться максимально незаметным.

От Университета до моего дома в Сокольниках добираться час с небольшим.

Был субботний вечер, и в трамвае ехали веселые отдохнувшие люди. Я сел сзади, в углу, спрятав зеленые брюки за спинкой переднего сиденья. Дурацкую рубаху с оранжевыми пластиковыми украшениями прикрыл рюкзаком и отвернулся к окну, чтобы не светить на весь салон синяком под глазом.

Впереди, по диагонали от меня, сидела семья тихих. Женщина лет тридцати в красивом платье и с живой белой розой в темных волосах. Мужчина в белой рубахе с рукавами, подвернутыми на сильных руках. И дети – мальчик лет пяти и девочка немного постарше. Мальчик стал коленями на сиденье и смотрел назад, на меня. Он улыбался. Конечно, он разглядел и синяк, и мою вызывающую одежду и смотрел на меня так, как будто хотел посмеяться над моим внешним видом вместе со мной. Явно вызывал меня на контакт. Возможно, появление такого попугая в трамвае было ему не совсем понятно, и он хотел растормошить меня, чтобы разобраться, как я устроен. Но я не поддавался и не поворачивался в его сторону, а упорно смотрел в темнеющее окно, в котором уже хорошо было видно мое отражение.

Тогда мальчик не выдержал, толкнул свою сестру и на весь вагон заорал:

– Ленка, смотри! Дерганый!

Все дети в вагоне повернулись в мою сторону. А взрослые не отреагировали никак. Только отец ребенка наклонился и тяжелой своей рукой шлепнул пацана по заднице.

– Ай! – крикнул мальчишка, но не обиделся и не заплакал.

Все другие дети засмеялись и на какое-то время забыли обо мне.

Я вздохнул свободнее. Мягкий свет в салоне, покачивание вагона, спокойные сильные люди и негромкие голоса действовали умиротворяюще.

Так я и ехал, постепенно успокаиваясь и думая, что отдаляюсь от своих проблем, в то время как на самом деле я к ним приближался.

Да. Я дерганый. Как это случилось, почему это так, а не иначе, я не знаю. Да и никто не знает.

Переворот смёл всё на свете. Химзаводы и компьютерные технологии как языком слизнуло. Оружия не стало. Самолеты не летают. Двигатели внутреннего сгорания не работают уже пять лет. Поезда вроде куда-то уходят, но непонятно, кто на них ездит. И никакой при этом катастрофы. Напротив. Жизнь стала как на курорте. Все, кроме перечисленного, конечно, в общем-то функционирует прекрасно. Фабрики, школы, транспорт, больницы. В Нечерноземье климат теперь не хуже, чем в Ницце. Да еще и растет все как на дрожжах. Снимают по несколько урожаев, а деревья вырастают за год, за два. Не зря некоторые называют Переворот Потеплением.

А некоторые – Большим Ответом.

Никаких мигрантов. В Москве людей осталось не больше миллиона. Восемнадцатый век или, скорее, даже Золотой. Рай.

Короче, так хорошо, что аж страшно. Но люди в основном не боятся. Чувствуют себя как рыба в воде. Оно и понятно, недаром их называют тихими. Они теперь под стать окружению. Здоровые, спокойные, никуда не торопятся, не жадничают, не завидуют, а главное – совершенно не переживают, что исчез фейсбук.

Они вообще мало о чем переживают. Как будто даже совсем не вспоминают о прошлом. Такое ощущение, что им хорошенько промыли мозги каким-то успокоином.

Зато переживают дерганые. Такие, как я. Ну, если честно, я как раз нетипичный случай, а вообще дерганые переживают сильно. Как жить без Интернета? Как теперь слетать на Мальдивы и перед кем похвастаться? А внедорожники? А финансовые рынки? А шоу-бизнес? Как без всего этого?

Дерганые оказались устойчивыми к Воздействию. Что это за Воздействие, навсегда ли оно, никто не знает. Но одни счастливы, а другие, наоборот, настолько несчастливы, что поставили себе целью вернуть все назад. Как было. Сделать счастливых несчастливыми, а несчастливых – счастливыми. Но я-то понимаю, что на самом деле они хотят просто снова сделать одинаково несчастливыми всех подряд.