Катали мы ваше солнце - Евгений Лукин Страница 3

Кудыка еще раз взглянул на глухой переплет окна. Брюхо внятно подсказывало, что пора бы уже и позавтракать. Однако до света, не помолясь на ясно солнышко, завтракать было не принято. Вот еще незадача-то… А ежели оно (солнышко то есть) вдруг возьмет и совсем того… не взойдет?.. От такой мысли у Кудыки ерши [12]по телу встали. Почуял хрупкость в ногах и опустился на лавку с прислоном.

Трык-трык… Уставился на гуляющее туда-сюда колебало. Да уж не часы ли он греческие сладил ненароком?.. Часы у берендеев были под запретом – все, кроме солнечных. Даром, что ли, волхвы толкуют: не людское это дело, время мерить. Солнышко-то оно все видит. Обидится добросиянное и вовсе скроется… Да нет, какие часы? Подлинные часы, сказывают, из железа ладят, с цифирью…

Вдруг вскочил, сорвал с валика ремень с гирькой, разъединил пупчатые колеса, снял колебало. Медный позвонок грянулся, звякнув, на стол, покатился по кругу. Кудыка заметался по горенке, пряча резные части разобранного снарядца среди чурок и за жомом. Рассовав, остановился, тяжело дыша. Не вынес тишины и снова сбежал в подклет, к деду. Тот сидел у печки и, кутаясь в шубейку, задумчиво пучил глаза.

– Дед, а, дед… – жалобно позвал Кудыка еще с лесенки.

Старый дед Пихто Твердятич очнулся и посмотрел на внука.

– Чего тебе?

– Да вот думаю… Сидим тут на тощее сердце… Вчерашнюю кашу не разогреть ли?..

– И думать не смей! – Деда подбросило с лавки. – Совсем осерчает солнышко – будешь тогда знать!..

Кудыка помялся, поправил светец и, присев рядом с дедом, уронил плечи.

– Вот ты говоришь: погорельцы… – беспомощно начал он. – Солнышко-де от них отвернулось… А почему отвернулось-то?..

Дед долго молчал, жевал губами.

– Согрешили, стало быть, вот и отвернулось, – недовольно ответил он наконец.

– А как согрешили-то? Время мерили?

– Может, и мерили. Кто их знает…

Кудыка приуныл окончательно.

– А греки? – спросил он с надеждой. – Греки-то вон тоже, говоришь, часы ладят… Что ж оно от них-то не отвернулось, от греков?..

– Это кто ж тебе сказал, что не отвернулось? – Дед зловеще усмехнулся. – Еще как отвернулось! Солнышко-то садится – куда? В Теплынь-озеро. А греки как раз за Теплынью, на том берегу… За краем света, стало быть…

Опешил Кудыка.

– Что ж они, выходит, во тьме живут?

– Выходит, во тьме…

– А варяги?

– И варяги! – решительно отрубил дед, потом хмыкнул и задумался. – Нет, ну… – покашливая, добавил он. – Когда солнышко встает, оно немного и варягам светит… А когда садится – грекам…

Замолчал, моргая. Кудыка глядел на него во все глаза, и в голову лезло такое, от чего у доброго берендея, глядишь, последний ум отшибет.

– А как же греки сказывают, – с запинкой спросил он, – что у них солнышко жарче нашего?..

– А ты больше греков слушай! – огрызнулся Пихто Твердятич. – Они тебе много чего понарасскажут, греки-то… Просто морок такой бывает над Теплынь-озером. Сразу после заката. Так и называется – ложное солнце. Или греческое… И жара от него никакого нету, видимость одна…

– Да погоди ты, дед! – взмолился Кудыка. – Морок – ладно! Кляп [13]с ним, с мороком… Но само-то солнышко, оно ж едино!..

– В двух ликах, – строго добавил дед, поднимая корявый палец.

– Это понятно… – торопливо поправился Кудыка. – Четное, стало быть, и нечетное… Но ведь оба лика-то – все равно светлые!.. Как же оно тогда отвернуться может? Чем оно отвернется-то?..

Дед открыл было рот, но, видно, и у него тоже в голове захлестнуло – так ничего и не ответил старый…

А что до двух солнечных ликов, то тут дело было тонкое. Всякий берендей точно знал, четное сегодня солнышко на небесах или же нечетное. Ежели, скажем, выйдешь на заре, когда раскаляется оно еще не добела, а только докрасна, и увидишь, что плавает по тресветлому этакое темное пятнышко, то, стало быть, день ныне – четный. И хотя волхвы твердили неустанно, что оба солнечных лика одинаково благосклонны к добрым берендеям и разнятся лишь затем, чтобы легче было дни отличать, – разве что дурачок какой решился бы при четном солнышке затеять новое дело: пиво там затереть или, скажем, соху новую изладить.

И, что хуже всего, вставать сегодня не желало именно нечетное, счастливое солнышко, при котором хоть резные чурки-берендейки волхвам неси, хоть обоз снаряжай за пеплом да золой к Теплынь-озеру…

– Да нет, – возмутился вдруг дед Пихто Твердятич. – Не за что ему на нас гневаться… Это, видать, сволочане нагрешили – с них станется! А мы-то теплынцы!..

– А!.. – Кудыка в ответ лишь рукой махнул. – Что совой об пень, что пнем об сову… Солнышко-то и нам, и им светит…

– Да как это ты говоришь: все едино? – вскипел дед. – Они, значит, виноваты, а мы в темноте сиди?..

Тут где-то неподалеку на заснеженной улочке свистнуло, гаркнуло, и Кудыка вскинул голову.

Либо пойти взглянуть?.. – боязливо пробормотал он, встал и затянул потуже опояску.

* * *

Свистнуло, гаркнуло, гулким эхом [14]отдалось за черной Вытеклой. И полезла с огнем, подвывая, из подворотен и калиток на заснеженные улочки опростоумевшая от страха слободка. Въевшись глазами в черный, как сажа, восток, заголосили бабы, растерянно рявкнули на них мужики. Велик был народный вопль…

Те берендеи, что проснулись раньше всех и хватились жен, заслышав общий крик, опомнились, закрутили головами. Остановился, как в лоб поленом озадаченный, боярин Блуд Чадович, не дойдя каких-нибудь двух переплевов [15]до ветхой Докукиной избушки. Тоже, видать, сообразил, что племянница-то в терем вернется, а вот солнышко…

Стужа стояла такая, что зубы смерзались. Вспомнилось даже присловье: «Лешие, чай, озябли, не ровен час греться придут». Присловье, понятно, шутейное: в лесу дровец куда больше, чем в слободе, – и все же Кудыке почудилось и не однажды в свете съежившихся на холоде огней, что метнулась за сугроб косматая серая тень. Лешие-то, как известно, шастают в вывороченных наизнанку шубах. Обычай у них такой…

Ужаснувшиеся берендеи сбивались в толпы, кричали наперебой и все порывались идти кого-то бить, только вот никак не могли решить, кого.

– Пустили погорельцев? – надрывался некто и сам не слишком отличавшийся от выходца из Черной Сумеречи – дыры сплошь да заплатки. – А они вон ворожат, воду в ложке замораживают, порчу наводят!.. Что? Не так?.. Мы-то солнышко Ярилом зовем! А они что Ярилом зовут? Сказать стыдно! Кляп мужской… Да как же ему, солнышку, то есть, добросиянному, не обидеться?..