Спасти Ангела - Джеймс Паттерсон Страница 3

— Я тебе честно говорю, что не могу. — Тень смущения и растерянности пробежала по его чересчур красивому лицу. Внезапно он совершенно остыл, и гнев его улетучился, как и не бывало. Теперь он просто парит рядом со мной, уверенно и спокойно работая крыльями. Он смотрит вниз на землю и одной рукой задумчиво потирает лоб.

— Я правда не могу. И ты сама прекрасно знаешь почему. И не заставляй меня лишний раз говорить об этом. — Голос у него звучит огорченно, а лицо становится по-детски беззащитным.

Множество разных людей, тех, кому я верю, и тех, кому не верю, не раз сообщали мне, что Дилан создан для меня. Я имею в виду, буквально. Его сделали мне в пару, чтобы он был «моей идеальной половиной». Должна сказать, что если Дилан моя идеальная половина, то лучше мне посмотреть на себя повнимательнее. Видно, с моей собственной половиной не все в порядке. В любом случае вся эта история про половины — сплошная чухня.

— Послушай, Дилан. Все это только потому, что тебе никакой другой крылатой девчонки подходящего возраста не попадалось. Подожди немного, вот начнут белохалатники массовое производство, выбор появится. Они к тому же все огрехи в следующих моделях исправят.

Я нахмурилась, представив себе, как Клык находит новую Макс без огрехов.

— Никогда, Макс! Меня запрограммировали под тебя. Ты же знаешь. Потому-то я и не могу сопротивляться стремлению быть с тобой рядом, что бы ни случилось, что бы ты сама про это ни думала.

— Так вот почему ты ко мне прилип насмерть. Потому что тебе дядей прописано.

На лбу у Дилана залегла сосредоточенная морщина:

— Наверно, так и есть.

Внезапно его взгляд стал пронзительным и жестким:

— Но мне кажется, я бы хотел быть с тобой, даже если б программа моя была написана с обратным знаком.

На это мне ответить ему нечего, и я, не задумываясь, складываю крылья и стремительно несусь обратно на землю.

Где они, добрые старые времена, когда стая бегала от погони, искала еду по помойкам, чуть не каждый день дралась с врагами не на жизнь, а на смерть и никому не верила…

Все это кончилось тем, что я отыскала мою маму, женщину-донора моей второй Х-хромосомы. Жить с ней я, конечно, не стала. Стая всегда будет моей главной и первой семьей, и уж только потом я назову себя дочерью Валенсии Мартинез. Как ни странно, но мама это понимает и не обижается, а мне хорошо от того, что она есть, и на сердце тепло от ее заботы. Но, едва я переступила порог ее дома, на меня почему-то напала ностальгия по давно прошедшим временам опасностей и бескрайней свободы.

— Попробуй. — Надж сует мне в рот еще теплое свеженькое печенье.

В животе у меня еще крутит от возбуждения после битвы в поднебесье с моим клонированным красавчиком, и никакого печенья мне не хочется. Но едва я раскрываю рот, чтобы сказать «нет», она впихивает в меня теплый пахучий кругляшок.

— Меня твоя мама учит, — тараторит Надж, пока я стараюсь не подавиться. — Что, пересушила? Шоколада много?

— Много шоколада не бывает. Печенье шоколадом, как и кашу маслом, не испортишь. Это я тебе авторитетно заявляю, — подает Игги голос с дивана, где он уютно примостился с моей сводной сестрой Эллой. — Давай дальше. Ты остановилась на том, как Тарзан убил огромную злобную обезьяну.

Элла хитренько мне усмехается, находит на странице место, где остановилась, и продолжает читать Игги вслух. Сам он читать не может. Неудачный лабораторный опыт в детстве — и он ослеп навсегда.

Иметь маму — удивительно. Но еще удивительнее иметь сводную сестру. Всю последнюю неделю мы спим с ней в одной спальне. Ночью треплемся чуть ли не до утра, и от нашей болтовни я становлюсь нормальным, обыкновенным подростком. Вернее, так я чувствовала. До тех пор пока Элла не стала трындеть, что влюбилась в Игги. Теперь у меня такое чувство, что она признается мне в любви к моему собственному сыну, которому столько же лет, сколько и мне…

Нормального в моей жизни мало. Но сейчас в гостиной тишина и покой. Газзи и Ангел устроились на полу за самым что ни на есть безопасным занятием — собирают пазл и улыбаются мне одинаково лучезарными улыбками. Из всех пяти членов стаи (а в прошлом шести) только они — настоящие брат с сестрой. Потому-то у меня глаза карие и темные волосы, у Клыка и глаза, и волосы совершенно черные, как вороново крыло, Игги — длинный, тощий рыжеватый блондин, Газзи и Ангел — оба сущие ангелочки, а Надж, наша «шоколадка», с африканской кровью, но кожа у нее светло-коричневая, волосы закручены в штопор, а глаза цвета растопленного шоколада.

При виде этой семейной идиллии я тяжело вздыхаю.

— Здравствуй, моя девочка, — говорит мама, подходит и ласково отводит волосы мне за плечи. Стараюсь припомнить, когда я их в последний раз расчесывала. Дня два назад вроде. Нет, точно не помню.

— Привет.

— Пошла бы ты приняла хороший горячий душ. Всегда помогает, — предлагает мама.

— Ага… Помогает.

В другом конце гостиной Ангел неожиданно наклоняет голову — меня от этого жеста всегда в жар и в холод бросает.

— Кто-то идет, — говорит она.

— Кто бы это мог быть? — брови у мамы ползут вверх.

Ангел сосредоточенно сдвигает брови:

— Это Джеб и профессор Ханс. Ханс Гюнтер-Хаген.

Вы, может быть, спросите, откуда она это знает? Она у нас телепатка. С любого расстояния чужие мысли и чувства читает. А уж вблизи — и подавно. Рядом с ней — никакой личной жизни. Ничего утаить невозможно.

— Как они догадались? — начинаю я и смотрю на маму. — Ты что, сказала им, что мы здесь? Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда Джеб появляется. А профессор Ханс вообще в последний раз чуть Клыка не убил. Не знаю, случайно или нарочно.

— Знаю-знаю, мое золотко. — Мама спокойно смотрит на меня. — Но Джеб позвонил. Он сказал, что ему с тобой надо поговорить. Что-то срочное. Он очень настаивал.

Смотрю в ее ласковые карие глаза. Такие же, как мои. Но волосы у нее темнее моих и вьются больше. Не больно-то мы с ней похожи.

— Я не собираюсь с ним разговаривать! — И я направляюсь в ванную.

— Если Макс не хочет, чтобы Джеб пришел, ему здесь не место.

Я оборачиваюсь на голос Дилана и вижу, как он грациозно влетает в большое распахнутое настежь окно. Кто его просил мне поддакивать? Все было бы много проще, если бы мы с ним во враждующих лагерях были. Тогда бы сразу было понятно, где черное, а где белое.

— Не беспокойся, Макс. — Ангел подходит ко мне и берет меня за руку. — Что бы Джеб ни говорил, мы с тобой заодно. Мы твоя стая.

С трудом подавляю тяжелый вздох. Каково мне слышать это от моей крохи? Она то супернадежна, то предаст ни за что ни про что. То опора мне на все сто, а то, чуть отвернешься, нож в спину всадит. Уж и не знаю, могу я ей теперь верить или не могу.