Зов Уршада - Виталий Сертаков Страница 3

— Мы разделимся. Кой-Кой прикроет тебе спину, а нюхач выведет туда, где есть живые Камни пути. Может быть, вам повезет найти хороший постоялый двор на левом берегу? Или вы купите живой Камень пути, пока мы будем искать знахаря. Или вы первые найдете гебойду правителя…

— Меня зовут не Кой-Кой, меня зовут Олаф, — с обреченной безнадежностью проскрипел перевертыш.

— Огнепоклонник рассуждает верно, Женщина-гроза, — пробулькала из корзины Кеа. — Я уже чую другие Камни. Здесь множество живых Камней.

— А почему бы вам не взять и нюхача с собой? — заупрямилась я.

— Если мы с тобой будем вместе, Женщина-гроза, я легко найду их по запаху, куда бы они ни спрятались, — скромно сообщила Кеа. — А еще я хочу фруктов и сухое одеяло. Женщина-гроза, если ты не обсушишь меня у очага, я простужусь и потеряю обоняние.

Светло-серые глаза Рахмани блестели над мокрым платком, закрывающим нос и рот. Рахмани баюкал голову своего друга Зорана на коленях. Под воспаленными веками дома Ивачича метались глазные яблоки. Половиной сознания Рахмани слушал меня, а второй половиной искал ответы в далеком прошлом…

Я набрала в грудь воздуха и сказала ему самую трудную фразу в моей жизни:

— Воин, я прошу тебя. Если ты не успеешь найти спасение, пусть Поликрит затопчет моего мужа и последышей.

— Их мудрого царя зовут иначе, — простуженным голосом прогудел человек-паук. — Меня чутье не подводит, верь мне, дом Саади, уж это точно. Кабы чутье подвело, давно болтался бы я на виселице. Уж поверь, их короля зовут не Мегафон…

— Помолчи немножко, — скривился Рахмани. — Ты мешаешь мне слушать ветер.

Рахмани показалось, что Снорри отощал, а гигант Поликрит стал меньше ростом. На четвертой тверди многое виделось не так, как раньше.

— Кой-Кой, ты лучше домины Ивачич понимаешь руссов, — напомнил Саади. — Ты будешь не только защищать ее спину, ты станешь ее ушами.

— Посмотрим, кому кого придется защищать, — усмехнулась Женщина-гроза. — Ты тоже береги себя, воин.

— Кой-Кой, тебе лучше принять личину смиренного слуги. Неизвестно, как относятся руссы к пещерным художникам. Два Мизинца, прекрати дрожать, ты идешь со мной всего лишь искать знахарей, а не аудиенции у сатрапа или короля. И если ты надумаешь стащить хоть булавку своими загребущими пальчиками, клянусь — мне придется отрубить тебе руку.

Паучок вздохнул, покосился на Рахмани, но понял, что придется слушаться. Впрочем, Ловец не считал своего шестирукого приятеля бестолковым насекомым, ведь главарем воровского клана глупец бы стать не сумел.

— Но мне… мне нужна одежда, — проблеял водомер. — Женщина-гроза, рассуди сама, не могу же я явиться на аудиенцию к императору в голом виде?

— А кто тебе сказал, колченогий, что император захочет тебя видеть? — съязвил Кой-Кой.

— Сдается мне, здесь может вообще не оказаться ни сатрапа, ни царя, — прогудел центавр. — В наших древних сказаниях о четвертой тверди не говорится ничего про царскую власть. Напротив, в свитках оракулов многократно повторяется, что во время золотого века властители сами сложат короны и откроют сокровищницы для черни…

— Я дам тебе штаны. — Рахмани развязал заплечный мешок, кинул своему приятелю кожаный сверток. — Обсохнешь по дороге. Рубаху достанешь сам.

— Так ты принуждаешь меня воровать? — Водомер попытался изобразить обиду. — Вы все это слышали? Благородный дом Саади только что предложил мне заняться низким промыслом.

— Заткнись, не то подпалю тебе шкуру, — сухо пообещал Саади. — Я знаю, что у тебя есть золото, оно зашито в брюшном кармане. Хочешь, я покажу твое золото всем, или сам припомнишь?

— Не надо, дом Саади, я уже вспомнил.

Водомер моментально послушался. Все, кто имел дело с суровым огнепоклонником, знали, что он не дает пустых обещаний.

— Я слышу, как мост шевелится, — прошептала Кеа.

Все как по команде уставились наверх. В чреве железного колосса ожили механизмы, секция моста начала плавно опускаться. Еще несколько песчинок — и отыскать взглядом спрятанную щель стало невозможно. Словно почуяв, что путь свободен, на площади взвыли чудесные экипажи магов. Запахло сгоревшей нефтью.

— На всякий случай я наложу на Поликрита заклятие невидимости. — Марта покусала губы и зашептала формулу. Она несколько раз сбивалась, встряхивала головой и начинала сначала. — На всякий случай… Вдруг здесь не жалуют всадников Искандера.

— Есть еще кое-что, — помолчав, добавила Кеа. Она нарочно заговорила на языке страны Хин, чтобы поняла только домина Ивачич, но Рахмани без труда разобрал ее мяуканье. — Есть еще кое-что, высокая домина, и я не уверена, добрая это весть или нет. Сахарная голова в животе твоего супруга больше не растет.

— Как это? — замерла Женщина-гроза.

— Ты ведь лучше меня знаешь, как рождается уршад. Вначале он долго спит, и тогда такие, как ты, его могут унюхать и вырезать. Но когда сахарная голова пускается в рост, усыпить его невозможно. Уршад в животе твоего мужчины снова уснул. Похоже, у нас есть еще сутки или больше…

Рахмани мысленно вознес хвалу пресветлому Ормазде.

— Я бы хотел понять, что именно мы ищем? — ядовито встрял водомер. — Если мы ищем лекаря для дома Ивачича — это одно, а если…

— Прекрати болтать. — Огнепоклонник решительно потянул человека-паука за собой.

В дни юности Рахмани посетил множество каменных селений во владениях славного короля Георга. Он отвык удивляться тому, что сочилось из камней. В каждом городе камни пели по-разному. В заносчивом Гагене они напевали гимны отважных ярлов, вечных морских разбойников, сколотивших богатство удалыми грабежами. В торговом Брезе камни насвистывали песни серебряных слитков. В Кенигсберге каждый камень вторил лекциям ученых, мирно уснувших на окрестных кладбищах.

Но особый трепет юный Саади испытал, когда впервые посетил столицу Зеленой улыбки — город вечный и незыблемый, как сама вселенная, цветущий и вечно праздничный Рим. В Риме из ценного камня было построено так много, что хватило бы на пять столиц в землях огнепоклонников. Материал для строительства использовали очень разный, каждый угол, каждый портик и каждая ниша могли рассказать массу историй человеку, умеющему читать время. Звеня бронзовыми шпорами, Рахмани бродил по сияющим площадям, надолго застывал в тени колесниц и статуй, а под куполами соборов на него накатывала крупная дрожь. Даже на четверть ногтя он не проникся сумрачной верой этого мира, но камни заставили его душу петь и плакать. Так же, как огонь, они легко умели говорить с тем, кто им открывался…

— Дом Саади, что ты услышал? — робко поинтересовался Снорри.

Рахмани не смог бы объяснить приятелю, что есть звуки, которые может услышать только тот, кто долго обнимал камень.