Эта короткая счастливая жизнь - Виталий Вавикин Страница 3

Лаверн лёг в кровать и попытался заснуть. Закрыл глаза. Услышал, как хлопнула входная дверь. Вскочил на ноги. Увидел вернувшегося с ночного свидания Синтаса. Закурил. Взял стопку сделанных фотографий. Тайна рассыпалась, как сон. Он сделал, наудачу, несколько снимков. Проявил. Ничего не увидел. Вернулся домой и позвонил Джесс. Услышал её голос. Почувствовал запах бекона. Бросил трубку и побежал на кухню. Никого. Лишь запах. И тихий голос. Чудный, льющийся, тихо напевавший какую-то песню.

Лаверн взял в дрожащие руки фотоаппарат и сделал несколько снимков. Оделся. Почти бегом добрался до ателье. Выкурил пачку сигарет, дожидаясь, когда фотографии будут готовы.

– С вами всё в порядке? – спросила его девушка.

Он разорвал пакет. Увидел Фанни.

– Она вернулась!

– Кто?

– Неважно, – он качнул головой и попытался улыбнуться.

Вернулся домой. Вернулся, зная, что туда вернулась жизнь. Вернулась вместе с хозяйкой.

– Я всего лишь навестила мать! – голос Фанни был тихим и подавленным.

Лаверн вздрогнул, услышав звук пощёчины.

– Я не твоя собственность.

Ещё одна пощёчина.

– Не твоя.

Ещё одна. И уже сломленно:

– Не надо.

– Смазливая юбка, – мужской голос был тихий и свистящий. – Хочешь потерять всё, что у нас есть?

– Но я же вернулась.

– Надо было предупредить.

– Ты бы не отпустил меня.

– Верно…

Лаверн услышал, как звякнула пряжка ремня.

– Ну почему ты понимаешь только это?

– Послушай, Брюстер…

– Встань на колени и подними подол.

– Я больше не уеду.

– Я знаю.

Лаверн вздрогнул, услышав свист ветра и хлопок.

– Не надо, – ещё один хлопок.

– Кому ты принадлежишь?

Лаверн вздрагивал снова и снова.

– Кому ты принадлежишь?

– Тебе.

Удары не прекратились.

– Тебе! Тебе! Тебе! – Фанни заревела. – Пожалуйста! Хватит! Не надо больше.

– Что с тобой? – спросил Синтас. Он подошёл к Лаверну и тронул его за плечо. – Эй?

– Мне нужно в библиотеку.

– Что?

– Книги, интернет, – Лаверн двигался в какой-то прострации. Собирал письма, которые пришли за последние два месяца, одевался.

Он ввёл в поисковике имя Фанни Вудс. Ничего. Вошёл в архив «Чикаго Требьюн» и повторил попытку. Нашлись шесть заметок. С 1930 по 1932 год. Три из них принадлежали рекламе бара Гарри Дювейна с вечерней программой воскресного дня и перечнем приглашённых гостей, одной из которых была Фанни. Ещё одна статья рассказывала о популярных певицах. Лаверн открыл чёрно-белую фотографию и долго вглядывался в знакомое лицо. Оставались ещё две статьи. Первая из них была короткой: «Пропала местная певица Фанни Вудс». Вторая ещё короче: «Поиски певицы продолжаются».

Лаверн попытался просмотреть некрологи, начиная с 1932 года, но их было слишком много и терпения у него хватило только на полгода. Он распечатал найденные заметки, сходил в ателье и вернулся домой.

– В следующий раз я вызову полицию, – пообещала ему девушка, отдав фотографии.

Лаверн закрылся в своей комнате и открыл конверт. Ремень Брюстера оставил широкие красные полосы на бледных ягодицах. Его лицо было покрыто шрамами от оспы. Волосы светлые. Губы поджаты. В голубых глазах пустота.

«Кому ты принадлежишь?»

«Тебе!»

«Почему она не уйдёт от него?» – подумал Лаверн, вглядываясь в зелёные глаза Фанни. Оживился, рассыпал на полу сотни сделанных фотографий. Отыскал ту, на которой был стол. Посмотрел на газету. 18 июня 1932 года. Перечитал сделанные в библиотеке распечатки. Фанни пропала 7 января 1933. Сейчас начинался август, значит, осталось пять месяцев. Лаверн лёг на кровать. Закурил. Закрыл глаза. Она умрёт вместе с ним. Фанни Вудс. Его тайна. Его жизнь. Умрёт, и он ничего не сможет сделать. Лаверн вспомнил Брюстера.

«Я не твоя собственность!»

Что это, любовь?

«Смазливая юбка. Хочешь потерять всё, что у нас есть?»

Нет. Лаверн грустно улыбнулся. Вспомнил чернокожего мальчишку.

«Ты не должен был приходить».

«Я соскучился».

Лаверн позвонил Чипу, но, услышав голос Джесс, повесил трубку. Голова закружилась. Дыхание перехватило. Боль в груди стала невыносимой. Лаверн повернулся на бок и попытался заснуть, настырно отказываясь принимать обезболивающие. Тьма затопила сознание. Ненавистная, но спасительная тьма.

Лаверн зашёлся кашлем. Открыл глаза. Посмотрел на часы. Была почти полночь. Он поднялся на ноги и взял фотоаппарат. Сон вернул силы, но боль осталась. Лаверн сидел на кухне и прислушивался к тишине. Ничего. Никто не приходил. Никто не напевал, готовя себе ужин. Лаверн смотрел на дверь, вспоминая, как она выглядит на фотографиях. Дверь в прошлое. Дверь в мир Фанни Вудс. Дверь… Боль выдавила из глаз слёзы. На какое-то мгновение Лаверну показалось, что очертания двери изменились. Нет. Ему нужно принять таблетки, пока боль не свела его с ума.

Лаверн прошёл в ванную и умылся. Запах сырости врезался в ноздри. «Нужно будет завтра сказать Синтасу, чтобы вызвал сантехника», – подумал он. Вернулся на кухню. Запах сырости не исчез, но теперь к нему добавился запах бекона. Тонкий, едва уловимый. И запах духов. Что-то сладкое и цветочное. И запах пудры.

Лаверн заглянул в комнату Синтаса. Хозяина не было. Подошёл к тумбочке возле зеркала. Взял флакон одеколона. Нет. Запах был другим. Лаверн вернулся на кухню и снова посмотрел на входную дверь. Она изменилась. Постарела. Лаверн повернул ручку. Заперто. Толкнул дверь плечом. Затрещали замки. Слабость снова начала подчинять себе тело. Лаверн собрал все оставшиеся силы и повторил попытку. Дверь распахнулась. Старая дверь. Дверь в мир Фанни Вудс.

Боль отступает. Растворяется. Остаются лишь саднящие ладони. Лаврен поднимается на ноги. Отряхивается. Смотрит по сторонам. Чёрный «Паккард» тарахтит по улице. Пузатое такси с надписью «Еллоу кэб кор» на жёлтой двери стоит под фонарным столбом.

– Эй, шеф! – Лаверн вглядывается в лицо водителя. Хочет спросить, какой сейчас год, но не спрашивает. Он и так это знает. Не понимает, как такое могло случиться, но знает, что стал частью этого. – Бар Гарри Дювейна, – говорит он, забираясь в машину. Смотрит на мелькающие за окном улицы, по которым он ходил каждый день, но сейчас почти не узнаёт.

– Приехали, – ворчит водитель.