Решение - Михаил Михеев Страница 3

Однако в один далеко не прекрасный день исчез оператор горнопроходческого комбайна. Вот исчез — и все, никаких следов. Машина работает, благо оператор в кабине сидит так, на всякий случай, а все управление реально возложено на автоматику, порода идет… И, что интересно, ни камеры наблюдения, ни телеметрия ничего не показали. Вот есть человек — и вот его не стало.

Ну что же, ЧП — оно и есть ЧП. Стали разбираться. Несчастные случаи бывали и раньше. То кто-нибудь под обвал попадет, то, вылезая из кабины, вниз головой навернется, то вместо самогонки технического метилового спирта врежет… В общем, случалось всякое, и слишком напрягаться никто не стал. Тем более выяснилось, что оператор вылез из кабины сам. Наверное, отлить. И почему не остановил машину, тоже ясно — комбайн движется медленно. Пока человек справляет естественные надобности, машина пройдет от силы пятнадцать-двадцать сантиметров. Ну что тут может случиться? Нет, разумеется, это запрещено, но все так делают, чего уж. А что не нашли мужика потом — так, может, он под какой-нибудь вывал породы угодил или сдуру в свой же комбайн, под рабочую фрезу полез. Если так — хрен найдешь, на выходе-то пыль не больше пяти микрон. Словом, дело закрыли, списав все на несчастный случай.

И все бы ничего, но спустя неделю история повторилась. Один в один, только в соседнем штреке. Снова работающий комбайн — и исчезнувший человек. Через три дня исчез механик, ремонтировавший технику. Потом инспектор-геолог, поехавший оценить целесообразность разработки небольшой рудной жилы. Тут было интереснее: его электрокар обнаружили буквально размазанным по стене, но влетел он в нее сам, потеряв управление. И водителя на борту уже не было…

Вот тогда особист начал в буквальном смысле рыть землю. И первым, кого он решил взять за жабры, был главный программист комплекса — без него дело явно не обошлось. Ну в самом-то деле, для того, чтобы водитель не покидал комбайн на ходу, в нем предусматривалась защита от дурака — дверь кабины при включенной передаче блокировалась наглухо. Был аварийный вариант отстрела с помощью пиропатрона, но кто будет уродовать машину? Случайно — да, бывало, а нарочно — нет. И потом, кабины, покинутые операторами, не носили ни малейших следов повреждений. Всякая неуставщина вроде фотографии дочери на дверце или весело квакающей висюльки на панели — это да, имелось, но на такие вроде бы запрещенные мелочи глаза закрывали во все времена. Однако подобные неуставные своевольства на целостность кабины не влияют никак. Вывод? А вывод прост. Кто-то снял блокировку. А кто мог ее снять? Кто имеет доступы и пароли к любой мелочи? Конечно же главный и, что характерно, единственный программист со сложным и плохо запоминающимся именем. Все и звали его по-простому — Гагарыч.

Программиста особист отловил в коридоре жилого модуля, когда тот шустро перебирал ногами, направляясь по каким-то особо важным делам. Степень важности, кстати, была запредельной, не зря же из чемоданчика, заметно оттягивающего руку Гагарыча, при каждом неловком движении доносилось мелодичное звяканье. К научникам ходил, небось у них, людей творческих, был симбиоз. Они все дружно считали окружающих быдлом и любили под рюмочку предаваться нудным и пространным размышлениям о том, какие все сволочи и бездари. Артур точно знал, что у некоторых прорабов рацпредложений за месяц больше, чем у всех этих высоколобых умников за год, но мнения киборгов не спрашивают, и он, соответственно, молчал в тряпочку.

Когда на плечо Гагарыча легла сзади тяжелая рука особиста, он даже не понял вначале, что случилось и кто посмел его остановить. Просто дернул плечом, а когда не смог его освободить, нацепил на рожу недовольную физиономию и начал поворачиваться.

— Какой помоечник… Ой!

— Кал Калыч, — ласково улыбнулся особист, продемонстрировав все тридцать два ослепительно-белых зуба. — Ты куда собрался? И почему трудовое законодательство нарушаешь? И правила внутреннего распорядка заодно?

— Я… Э…

Особист, пользуясь замешательством собеседника, хлопнул того по крышке чемодана. Несильно хлопнул, но от неожиданности Гагарыч не успел среагировать. Ручка выскользнула между пальцев, и чемодан с печальным звоном упал на пол. Резко запахло сивухой.

— В рабочее время ты должен находиться на своем рабочем месте, за исключением экстренных случаев. Помнишь, как бумагу подписывал, а, Гав Гавыч? Сортир у тебя персональный, сигнала тревоги я не слышал. Стало быть, прогуливаешь. Нехорошо. Спиртное носишь. Стало быть, пьешь и тем самым подвергаешь опасности тех, кто с тобой работает. Откуда взял? Сам выгнал? Стало быть, нарушаешь…

Особист говорил неспешно, улыбаясь одними губами и ловко привязывая к Гагарычу многочисленные статьи внутреннего кодекса. Шиты многие из них были, разумеется, белыми нитками, но особо вдаваться в подробности и не требовалось. Главное, чтобы наказания теоретически грозили пострашнее — помимо врожденного хамства, Гагарыч был трусом.

В свое время Гагарыч был довольно известной фигурой в сетевом сообществе на своей планете. Мелкой, но говнистой. И большим любителем сделать мелкую пакость — явиться, нахамить и смыться. Украсть закрытую информацию и выложить ее на всеобщее обозрение с тупыми комментариями, взломать чей-нибудь не особенно защищенный счет. Таких, как он, в свое время называли сетевыми пиратами, но, в отличие от пиратов реальных, Гагарыч шкурой не рисковал — или, во всяком случае, думал, что не рискует. Есть такие люди, нравится им портить настроение другим просто так, от любви к искусству. И так продолжалось до тех пор, пока он по незнанию не оскорбил офицера контрразведки. Тот подключил товарищей — и хама вычислили моментально. Что делать — хакерские таланты последнего оказались ничем, когда он столкнулся с профи. А потом… Нет, его не стали брать под белы ручки и тащить в мрачные подземные казематы. К чему такие пошлости, если все можно сделать куда изящнее? И всего-то надо выложить информацию о том, где живет обнаглевшее хамло, в открытый доступ. А там уж найдется достаточно желающих взять его за толстый зад с самыми разными намерениями.

В общем, извинения, которыми буквально рассыпалась эта вусмерть напуганная жертва аборта, приняли далеко не все. Когда Гагарыч в третий раз вышел из больницы, оказалось, что у него больше попросту ничего нет. Что-то ушло на лечение, а что-то банально отсудили. Гагарыч стал нищ, как церковная мышь, на работу устроиться не мог — информацию о соискателях потенциальные работодатели тоже искали в Сети. Долгие мытарства — и вот он здесь, в компании таких же алкоголиков. И естественно, особиста, который мог, а главное, имел право в интересах следствия и по морде двинуть, он боялся. А еще больше он боялся вновь оказаться на улице. И самое страшное, если особист скажет про него какую-нибудь гадость работягам — те, как ни странно, офицеру верили. Они ведь мужики суровые, долго не будут разбираться — уронят на голову что-нибудь случайно. Пять раз. В общем, просчитал это Гагарыч мгновенно, посмотрел на каменные лица двух киборгов за спиной особиста и сдулся.

— Так это. Культура, чё…

— Культурно ты у меня в кабинете сейчас запоешь, Козел Козелыч. А ну, пшел!

В общем, даже не довели человека до кабинета — прямо в коридоре раскололся. Виноват был, конечно, но не так страшно, как можно было ожидать. Снимал он блокировку дверей и ставил, соответственно, на приборы слежения, чтобы операторы в рабочее время могли незаметно отлучаться. Куда? Зачем? Да мало ли, его такие мелочи не беспокоили. А вот денежка, исправно капающая за подобные «усовершенствования», интересовала.