Мелочи геройской жизни - Алина Илларионова Страница 3

Терпение (и недоумение, и злость) подошли к пределу, и Эртан с ватагой пришёл на реку — выяснять отношения.

Эльф-зазнайка неподвижно сидел под своей ветлой, сцепив руками колени.

— Ты это, ррыбачить будешь? — хмуро буркнул Эртан.

Мелкий даже головы не повернул. Вместо него ответил кот-домовой Симеон:

— Оставь его, Эртан, хозяин в печали!

— Не будешь, так и вали отсюда! Нечего ррыбу пугать! — с этими словами орчонок ухватил противного мальчишку за плечо.

В мгновение ока остроухий оказался на ногах и злобно уставился на Эртана. Тот разозлился: степные орки нрав имели взрывной, а тут какая-то козявка угрожает! Он сделал шаг вперёд, эльф тоже.

— Хозя-аин, угомонись! — завопил Симеон. — Пошшли домой!

Но хозяин мудрого совета слушать не пожелал и подошёл ещё на шаг, а затем насмешливо уставился на орка снизу вверх.

Вскипев, орчонок попытался сгрести поганца за шиворот, но… тут же остыл в реке, с кувырка войдя в воду штопором. Притом понять не мог, как это произошло. Колдовство!

— Ты что творришь, засрранец?!! — вынырнув, заревел Эртан. Свои ребята отворачивались, девчонки откровенно хихикали.

— Да вот, рыбу решил на орчатинку половить! — уперев руки в бока, с берега ухмыльнулся гадкий мальчишка.

Отшумели весенние грозы, земли людей затопила жара…

Арвиэль, выросший на побережье ледяного Себерского перелива, не знал, куда спрятаться от палящего солнца, чувствуя себя дичью, заживо коптящейся на медленном огне. Перегрев даже в теньке, одышка, обезвоживание, истощение из-за того, что кусок в горло не лез, — все думали, что мальчик погибнет. Но он выжил.

Снова.

Однажды утром открыл глаза и прошептал:

— Молока хочу…

Очень медленно и тяжело, но организм северянина акклиматизировался к душному влажному лету. Постепенно аватар начал выходить на улицу, сперва ранним утром и поздним вечером, а затем и пасмурным днём. Берен заказал у местного умельца маленькую удочку с катушкой, тогда мальчик стал ходить на реку как на работу, потом взялся за колун, смастерил себе лук — негодящий человечий арбалет было противно даже в руки брать, не то что с ним охотиться. Деньги у Берена пока водились, но жить нахлебником Арвиэль не привык.

Сидеть на речном ветерке в намоченной рубашке было терпимо, но волосы… Раньше локоны ниже лопаток проблем не доставляли, а маме даже нравилось, что они вьются: необычно для эльфийской расы, вдобавок любая причёска смотрится аккуратно. Неплохое дело, если учесть, что Арвиэль терпеть не мог причесываться. Берен же, боясь причинить боль, растягивал процесс на час. Коса — единственное, что умел заплетать бывший сотник — получалась тяжёлой и неудобной, а голова прела (враньё это, что эльфы не потеют, у них, представьте себе, и насморк бывает!). К тому же в Северинге косу носили только девочки…

Раньше мама обрезала сыну лишь кончики волос, о том, чтобы подстричься коротко, и речи не заходило. Но теперь маме с папой и сестрёнкой хорошо в Хрустальных Чертогах, а Арвиэль здесь от жары мучается. Мальчик наточил ржавые ножницы и, дождавшись, когда Берен будет в настроении, торжественно протянул кольцами вперёд.

— Дядь Берен, я хочу, чтоб как у вас на голове стало! — Арвиэлю и впрямь нравилось: волосы солдата, тоже вьющиеся, были подстрижены «лесенкой» от бровей до середины шеи.

— Седеть тебе ещё рановато, — не притронувшись к ножницам, усмехнулся человек.

— Эльфы не седеют — физиология такая, — назидательно сказал мальчик. — Ну, дядя Берен, вам что, жалко?

— Жалко! — искренне ответил тот. — Потому что за твою косу золотом платить надо.

— Так давайте отчекрыжим и продадим!

— Отчекрыжим… Самому-то не жалко?

— Не жалко, а жарко!

— Сильно печёт?! — встревожился Берен. Мальчик грустно кивнул:

— Угу, и голова кружится.

Взяв его за подбородок, мужчина вгляделся в лицо эльфёнка, а тот молил Пресветлую, чтобы щёки не запылали — соврал ведь, подлец, старшему соврал.

— Что-то ты и впрямь бледный, да и румянец мне твой совсем не нравится… Ладно, стригись, но, может, лучше Марту попросишь?

— Не хочу Марту, хочу, чтобы вы стригли! — Ну их, этих деревенских тёток, вдруг ведьмой окажется и сопрёт прядку на какое-нибудь варево?

— Я не умею! — признался Берен. Арвиэль повеселел.

— И что! Я раньше кусты тоже стричь не умел, а теперь вон как ровненько выходит!

— Ну, ты сравнил!

— А вы представьте, что я — малина и уже ползу на вашу розовую клумбу…

Наперво отрезали косу: Берен завернул её в платок и бережно положил в шкаф как реликвию. Затем стал ровнять по прядкам, и это затянулось. Лезвия касались лба Арвиэля, холодили сталью уши, и казалось, вот-вот прихватят острый кончик. Мальчик зажмурился. Видимо, Берен тоже…

— …! Едрёна мать! — пару часов спустя оценил он результат.

— Дядь Берен, а что такое «…»?

— То, что я у тебя на голове наворотил, — мрачно пояснил мужчина.

Арвиэль, которого все называли Виллем, осторожно глянул в маленькое зеркало на стенке. Стрижка действительно получилась коротковатой.

— Ой, дядя Берен, я теперь на барашка похож! Только уши торчат… как у ослика…

Берен уронил лицо в ладони и захохотал.

* * *

После случая на речке друзья стали над Эртаном подтрунивать: как же, тощий ровно щепка остроух степняка завалил! Беззлобно посмеивались, но орчонок кипел. Несколько раз они с Арвиэлем сшибались за старым гумном один на один, однако младший мальчик, худощавый и вёрткий, как ласка, неизменно уходил победителем, а старший крепыш — с разбитым носом. Меж тем подошла Свитлица [2], и Эртан придумал, как поставить зазнайку на место.

Тот сидел на приступке и точил на бруске кухонные ножи. Надо признать, получалось ловко, особенно для десятилетки, будто эльфёнку с люльки клинки заменяли погремушки. Эртан важно прошёлся туда-обратно, но добился внимания лишь от Симеона.

— Добрейшший утречок, Эртан! — кот расплылся в зубастой улыбке. — Тебе чего надобно?

Вжик… вжик… Наточенные лезвия сияли как зеркала. Орчонок засмотрелся и вопрос пропустил.

— А?

— С чем, спрашшиваю, пожа-аловал?

Остроухий что-то с усмешкой шепнул по-своему, и кот захихикал. Эртан набычился.

— Да вот, прришёл узнать, как Свитлицу спрравлять будете. Со всеми аль по-своему?