Солнце и луна, лед и снег - Джессика Дэй Джордж Страница 3

— Эти вещи слишком хороши для нее, — проворчала мать, блестящими глазами обшаривая швы и оценивая качество работы. — Мы могли бы выручить за них у следующего торговца кругленькую сумму, это точно. — Она скрестила руки на груди. — Почему ты раньше не говорил, что у тебя есть такие вещи на продажу? А тут семья в нужде бьется!

— Я не отдам их ни за любовь, ни за деньги, — отозвался Ханс Петер.

В глазах у него появился тот же мертвый свет, какой был, когда он только-только вернулся домой, — свет, который лишь теперь начал тускнеть.

— Но… — начала Фрида.

— Я не отдам их ни за любовь, ни за деньги, — повторил ее первенец. — Я заработал их кровью и расстанусь с ними, только когда смерть заберет меня, не раньше. Сегодня ласси наденет их, а потом они отправятся обратно в сундук!

Не желая препираться с братом, пребывавшим в таком странном, яростном настроении, ласси влезла в предложенную одежду. Парка с лихвой закрывала колени, доходя до края голенищ. С ее собственными истертыми башмаками внутри сапоги сели как раз, но длинные рукава парки пришлось подвернуть.

— Мне никогда еще не было так тепло, — удивленно произнесла девочка.

Она и не знала, каково это — чувствовать всем телом, как тебя окутывает тепло. Обычно его ощущаешь только щеками и руками, сидя близко к огню.

Брат поднял ей капюшон, заправил внутрь волосы и завязал тесемки, чтобы капюшон не свалился.

— Если будет на то Божья воля, однажды тебе станет так тепло навсегда, — сказал он ей сиплым от чувств голосом.

Затем придержал рукава, пока она натягивала варежки, и ласси отправилась на поиски белого оленя.

Довольно быстро ласси напала на след остальных охотников. Они так истоптали и загрязнили снег, что с трудом можно было понять, за кем они гонятся: какие-либо отпечатки копыт белого оленя давно исчезли. Лай собак, крики и ругань людей доносились до девочки даже сквозь толстый, подбитый мехом капюшон парки Ханса Петера. Ласси закатила глаза, поражаясь такой глупости. Любое животное, заслышав подобный гвалт, умчится стрелой, а белый олень — создание сверхъестественное, волшебный зверь с человеческим разумом. Он уже давно был таков.

Следопыты направились вверх по склону горы, и теперь девочка могла видеть, как они пробираются между густо растущими соснами. Поэтому она пошла вокруг подножия, по берегу ручейка, что вился между деревьями. Берега его обледенели, но посередине, где сильное течение, вода по-прежнему бежала свободно.

Ласси так наслаждалась ощущением тепла и с таким удовольствием шла вдоль берега, что не сразу поняла, кто перед ней, когда обогнула валун и наткнулась на белого оленя. За валуном прятались небольшие, но густые заросли. И в этих-то кустах и запуталось легендарное создание.

Он был такой же белый, как снег вокруг, и даже белее. Такой же белый, как парка на ласси, и даже белее. Такой же белый и даже белее, чем все белое, что ей доводилось видеть. Его громадные темные ветвистые рога блестели, как полированное дерево, а черные как смоль глаза закатились.

— Ох, бедняжка! — Ласси подбежала взглянуть, не сумеет ли помочь. — Попался.

Судя по следам на снегу, олень спускался по склону и соскользнул с небольшого обрыва прямо в колючие кусты. Когда девочка подошла, зверь всхрапнул и попытался забодать ее своими запутанными рогами, но ласси лишь поцокала языком.

— Я помогу тебе выбраться, только стой спокойно, — произнесла она примирительно.

Всякая мысль удерживать это создание, пока оно не исполнит ее желание, улетучилась. У ласси было нежное сердце, и она не выносила, когда страдали животные. Колючки сильно расцарапали оленя, и его прекрасную белую шкуру пятнали темно-красные капли. Дыхание его повисало в воздухе облачками, а копыта выбивали искры из камней под взрыхленным снегом.

— Ш-ш-ш, — успокоила его девочка. — Я тебя освобожу.

Она осторожно подобралась к зверю и ухватилась за длинный колючий побег, несколько раз обмотавшийся вокруг левой ветви оленьих рогов. Оленю не повезло: стебли кустарника еще не промерзли насквозь и просто отломать их не получалось.

Стоило ей высвободить первый побег, как он спружинил обратно, уколов ей тыльную сторону кисти даже сквозь толстую шерстяную варежку. Оленя он ударил сбоку по голове, отчего животное взревело и забилось.

— Прекрати! — велела ласси. — Ты только хуже делаешь!

Сообразив, что по-другому никак, она расстегнула парку и сняла с пояса ножик. От залетевшего внутрь порыва холодного ветра ребра мгновенно застыли, да так, что ласси испугалась, не треснут ли они при глубоком вдохе.

Увидев нож краем закатившегося глаза, белый олень затопал и затрубил, но не смог сдвинуться с места. Теперь он так надежно застрял в колючках, что сам бы ни за что не выпутался.

— Тихо, — сказала ласси. — Это для колючек, а не для тебя.

Пилить ветки оказалось трудным делом, да и варежкам на пользу не пошло. Девочка сняла их, но пальцы слишком быстро онемели и отказались служить. Пришлось снова надеть варежки и дуть в них, пока пальцы вновь не обрели чувствительность. И все это время ласси негромко напевала колыбельную, которую пела ей Йорунн, когда она была маленькой. Пение успокаивало оленя. Он затих под ее руками, и выпутывать рога стало гораздо легче. Девочка старалась отсекать как можно меньше побегов, видя в каждой веточке горсть ягод, которую она не соберет в грядущие месяцы. Но свобода бедного животного была важнее.

Когда последний побег распрямился, олень поднял голову и тряхнул великолепными рогами. Ласси громко ахнула от восторга. Белый олень аккуратно выступил из круга помятых колючек и повернулся к ней.

— Спасибо тебе, — произнес он.

У девочки отвисла челюсть. Она так увлеклась освобождением бедняги, что позабыла, что это не простой олень, а волшебное создание… способное исполнять желания.

— На здоровье, — внезапно оробев, проговорила Ласси.

Поймать не поймала, но, может быть, если вежливо попросить… Она робко протянула руку. Что, если схватить его за рога, пока он стоит совсем близко? Но она не могла заставить себя так поступить.

— Я сделаю тебе подарок.

Голос у оленя был гортанный, но музыкальный, и у ласси даже сердце заболело при его звуке, словно она слышала прекрасную музыку, которую никогда больше не услышит.

— Ой, пожалуйста, это было бы чудесно. — Она уже хотела захлопать в ладоши, но вовремя вспомнила про нож и торопливо сунула его в карман парки.

— Чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы мой брат Ханс Петер выздоровел, — прошептала девочка, задыхаясь от надежды.

— Он болен?

— Он уходил в море, а вернулся… не таким. Погасшим. Печальным. Седым.

Трудно было описать перемену, произошедшую с братом: вроде ничего особенного, просто общее ощущение неправильности его нынешнего по сравнению с ним же прежним.