Королева вампиров - Андреа Робинсон Страница 3

Меня так и подмывает сделать ехидное замечание о том, что трудновато будет достичь прогресса, если бояться поваров в столовке, но я предусмотрительно оставляю эти соображения при себе. Не дождавшись ответа, мистер Амадо вздыхает, подъезжает на кресле к своему столу, чтобы взять папку, и возвращается обратно.

— У нас много новых учеников в этом году: восемь в одних только средних и старших классах, — говорит он, протягивая мне папку. — Я хочу, чтобы вы с Линдси написали их характеристики. Возьмите каждая по четыре новеньких. Можете делать эти характеристики в любой форме, но только убедитесь, что этот очерк будет интересен всем.

Он улыбается, отчего кончики его усов весело топорщатся.

— Не нужно заставлять их признаваться в сокровенных тайнах. Если кто-то из них убил в Рино человека просто для того, чтобы посмотреть, как он будет умирать, — это его дело. Нас это не касается.

Веселого в этом задании примерно столько же, сколько в игре в пейнтбол без одежды. А ведь в глубине души я надеялась, что в средней школе мне больше не придется проводить опросы про лучшие замороженные йогурты в торговом центре и собирать отзывы о новом фильме «Пила».

— Все в порядке? — спрашивает мистер Амадо.

Пора прекращать дуться.

— Значит, мы должны говорить о любимых блюдах, хобби, цветах, фильмах, домашних животных и средствах по уходу за волосами? — спрашиваю я, старательно изображая энтузиазм.

Вам решать, — отвечает он. В этот момент звенит звонок. Провожая меня до двери, мистер Амадо пытается меня приободрить. — У тебя все получится, не переживай! И, послушай, я тебе обещаю, что твоя следующая статья будет о том, что члены команды «зеленых» не сортируют мусор.

Мне остается только надеяться...

Несколько лет назад администрация школы вдруг осознала, что сорока пяти минут урока недостаточно для изучения истории Римской цивилизации или математики. Теперь у нас по-прежнему восемь уроков в день, но посещать нам нужно только четыре из них. Это значит, что особо изворотливым ученикам удается спланировать себе дни без векторов, формул, уравнений, десятичных дробей и прочих математических штучек, сокрушающих слабый дух учеников. В этом году я устроила все так, что у меня будет два гуманитарных урока подряд, потом английский, а потом журналистика с мистером Амадо. Мой день начинается с урока рисования у миссис Левин, вечно несчастной женщины. Ходят слухи, что она встречалась с тремя учителями физкультуры одновременно. О местонахождении мистера Левина не известно ничего. Некоторые считают, что она его съела.

Она произносит свою традиционную вступительную речь — нельзя есть, нельзя кричать, нельзя опрокидывать дорогие краски, иначе родителям придется за них заплатить, — после чего швыряет на столы миски с сосновыми шишками.

— Натюрморт с сосновыми шишками. Вперед, — рявкает она и захлопывает за собой дверь кабинета.

Как и следовало ожидать, рисование шишек надоедает мне довольно быстро. Оглянувшись и убедившись в том, что миссис Левин продолжает прятаться у себя в кабинете, я потихоньку достаю папку мистера Амадо со списком новых учеников и вложенными копиями их расписаний.

Марисабель Джонс

Виолетта Мартин

Невилл Смит

Влад Смитсон

«Выбор имени для ребенка в нетрезвом состоянии серьезная проблема для общества», — думаю я, переходя к изучению расписаний и отчасти ожидая увидеть, что новички записались на занятия по Защите от темных искусств. Но предметы в расписании самые обычные. У меня будет английский с Владом и Виолеттой и французский с Марисабель. Неплохо для начала. Черновой вариант плана работы только начинает вырисовываться у меня в голове, когда на мою страницу падает чья-то тень.

— Сосновые шишки, мисс МакГи? — осведомляется миссис Левин.

— Ага. Абстракция.

— Остроумно. Но мы рисуем натуралистичный натюрморт, не так ли? — замечает она и снова уползает в свою пещеру.

За пять минут до конца урока система внутренней связи начинает потрескивать, и голос директора Морган напоминает, что вместо следующего урока будет общее организационное собрание. После звонка я неохотно собираю вещи и тащусь в зрительный зал.

К тому времени, когда я вхожу в тяжелые деревянные двери зала, большинство мест уже занято. На задних рядах преобладают ученики в безразмерных фанатских футболках, без особого успеха пытающиеся прикрыть наушники лохматыми волосами; на передних рядах устроили светский раут Кэролайн и ее подружки. Обычно они находятся в центре внимания, болтая, хихикая над глупостями и прыгая туда-сюда по рядам, пока все остальные за ними наблюдают.

Однако сегодня все взгляды направлены куда-то в сторону. Следуя за ними, я замечаю в правом крыле зала высокого блондина, который стоит, прислонившись к сцене. У него тонкие черты лица, длинный нос, резко изогнутые брови и узкие бакенбарды. Время от времени он распрямляет скрещенные на груди руки и брезгливо одергивает манжеты своей строгой черной рубашки. Странный жест, не менее странно и то, как он наклоняет голову каждый раз, когда кто-нибудь из переднего ряда обращается к нему. Он не может не слышать перешептываний, достигших сейчас своего апогея, но, не обращая ни малейшего внимания на пятьсот пар глаз, неотрывно следящих за каждым его движением, он пристально смотрит на учеников в передних рядах. Уголок его рта то и дело подергивается, словно он пытается сдержать презрительную ухмылку.

Десять против одного, что это новенький — надеюсь, один из моих новеньких. Трепещите все, в дело вступает главный редактор.

Тяжелый занавес начинает колыхаться, и на сцену, пятясь, выходит директор Морган, продолжая выкрикивать приказания беспомощным юным дарованиям из команды звукотехников. Понимая, что представление вот-вот начнется, я быстро проскальзываю на ближайшее свободное место на задних рядах, пока меня не заметила мисс Кейт, жуткая школьная ассистентка. Я не удивились бы, узнав, что ей уже сто тридцать семь лет. Мне до сих пор снится в кошмарах тот день, когда она стояла у меня над душой в столовой, пока я недоела весь горошек.

Мое место оказывается рядом с Нилом Гарреттом, который весьма мило может рассказать о том, как он провел лето в космическом лагере, но имеет неприятную привычку приносить в школу хомяка по меньшей мере раз в год. Сейчас он шепчет что-то правому карману своих штанов, и я понимаю, что сегодня именно такой день.

— Доброе утро, дорогие ученики! — начинает директор со своего возвышения, поправляя прическу и выжидая, когда микрофон перестанет фонить. Затянув пучок так сильно, что кончики ее бровей демонически поднимаются, она продолжает: — Я рада приветствовать вас в новом учебном году в средней школе Томаса Джефферсона. Хочу напомнить вам, что пришло время выбросить из головы летние мысли и снова взяться за ум.

Она сопровождает свои слова соответствующим жестом. Я начинаю мечтать о том, чтобы хомяк Нила укусил меня, заразил вирусом бешенства, и я умерла быстро и безболезненно, не выслушивая всю эту чушь.