Леди и Некромант - Екатерина Воронцова Страница 3

В школе Ричарда приняли.

Ему даже понравилось.

Разумом он обладал живым, и учеба давалась легко. Десять лет пролетели как один день. И на выпускном матушка, изрядно постаревшая и поседевшая, плакала от радости, как и мечталось. Отец был спокоен, но доволен — Ричард это чувствовал.

— Я перемолвился с дядей Бергусом.

Отец хлопнул Ричарда по плечу, и тот едва устоял. То ли выдохлась кровь легендарных великанов, то ли подавил ее темный магический дар, но в свои шестнадцать лет Ричард выглядел на четырнадцать. Невысокий — сестры и те переросли его, — худощавый, он видом своим вызывал у старшего Годдарда недоумение. Будь он не столь уверен в жене, глядишь, и засомневался бы.

— Возьмет тебя в управу. Помогать станешь.

С его точки зрения, будущее Ричарда было предопределено.

Работа.

Нетяжкая должность младшего помощника, благо помимо некромантии, коя представлялась искусством темным и, что куда хуже, на редкость бесполезным, Ричард мог кое-что и в стихийной магии. Карьера, вершиной которой при должном старании — а старание в своих детях Годдард воспитывал, не жалея ремня, — станет должность мага при третьей городской управе.

Женитьба.

Торвальд и невесту присмотрел, хорошую девушку из семьи с обширными связями, которые во многом должны были облегчить карьерный путь сына…

И все это, просто и безыскусно, он изложил Ричарду, рассчитывая если не на благодарность, то хотя бы на понимание. Но средний сын нахмурился, дернул узеньким плечиком, выворачиваясь из-под отцовской крепкой руки, и сказал:

— Извини, папа, но у меня другие планы.

— Чего?!

Вопрос этот вызвал у матушки новый поток слез и стенаний — причем непонятно было, за кого она переживает, за мужа ли с его слабым сердцем, за неблагодарного отпрыска или за гортензии, которым накануне досталось от соседской собаки.

— Я не собираюсь тратить свой талант на переписывание отчетов.

— Чего? — чуть тише — все же выносить семейную ссору в люди было не лучшей идеей — спросил Торвальд.

— Я отправляюсь в столицу. Поступлю в Академию и…

— Денег нет.

— Папа! Пойми, пожалуйста, то, что ты предлагаешь, хорошо для Года… или вот для Крони, но не для меня… я же сдохну от тоски…

Торвальд нахмурился.

По его глубочайшему убеждению всякая тоска неплохо лечилась тяжкою работой.

— Некроманты всегда неплохо зарабатывают, — Ричард чувствовал, что высокие идеи предназначения и необходимости личностного роста далеки от отцовского сознания, а потому прибегнул к аргументу простому и понятному.

И Торвальд призадумался.

Оно, конечно, верно. Некромантам, которые при дипломе, платят изрядно. Вон, дома-то у них хорошие, в Белом квартале ставлены, но… это ж сколько учиться?

— Пять лет, — ответил Ричард. — И два года полевой практики, чтобы получить полный допуск.

— Семь лет.

Семь лет жизни, потраченных впустую. И более того, проплаченных из семейного бюджета, на котором и без того лежали неподъемным грузом приданое троим дочерям, расширение семейного дела, ремонт крыши и тысяча ежедневных обязательных трат…

— Нет.

— Отец! — Ричард не собирался вот просто так отказываться от мечты.

— Нет, — Торвальд покачал головой. — Работать пойдешь. Хватит на шее сидеть…

— Я…

— Хватит! — На этот окрик обернулись и вороны, обретавшие при городской школе. А заодно уж и выпускники, и родители их, и учителя.

Матушка тоненько всхлипнула. Сестры хором вздохнули — ссор они не любили. А старший братец сочувственно похлопал Ричарда по плечу:

— Привыкнешь.

Привыкать к семейной жизни вновь Ричарду не хотелось. Признаться, его всегда несколько тяготила многочисленная и шумная родня, которая не ограничивалась братьями и сестрами, но включала еще двоих дядьев с женами и бесчисленное количество кузенов и кузин. В школе-интернате было не в пример тише.

Спокойней.

И Ричард вдруг явственно осознал, что если уступит, то до конца долгой своей жизни — а маги живут куда дольше обыкновенных людей — не видать ему покоя. И закрыв глаза — приступ отчаянной смелости требовал немалой силы духа — сказал:

— Я все равно поеду в столицу.

Ответ отца был прост, понятен и нецензурен.

Однако в столицу Ричард поехал. С тем же чемоданом, который верой и правдой служил не одному поколению Годдардов, и пустым кошельком. Последнее обстоятельство, по мнению Торвальда Годдарда, так и не смирившегося с этаким откровенным проявлением сыновней непочтительности, должно было отрезвить отпрыска и вернуть его, раскаявшегося, в отчий дом.

Торвальд был упрям.

Правда, не учел он, что качество это унаследовал и Ричард.

В столице ему пришлось туго. Провинциал с большими амбициями, но без денег? Этим никого не удивишь. Нет, в Академию магии Ричард поступил — все же даром Боги наделили немалым, а к нему приложились отличные отметки и рекомендательное письмо директора школы, некогда имевшего честь в Академии обучаться. Однако будущее оказалось вовсе не столь радужным, как представлялось сие Ричарду.

Пустой кошелек не спешил наполняться.

Подработка, на которую Ричард серьезно рассчитывал — все же школа давала право на использование магических сил четвертого и даже третьего уровня, — не находилась. В столице и без него хватало магов-недоучек, что порождало жесткую конкуренцию. И единственное, что ему удалось найти, — место смотрителя при полупарализованном старике, чей дурной нрав и привычка сквернословить отпугнули профессиональных целительниц и трех родных дочерей.

Старик обретался в маленькой душной квартирке, где пришлось поселиться и Ричарду.

Того, что платили за присмотр, худо-бедно хватало на еду и необходимые мелочи, а вот одежду приходилось искать в лавках старьевщика. Благо их в квартале Гончаров хватало.

Пожалуй, будь Ричард менее упрям, он бы вернулся.

Порой он даже мечтал о возвращении, живо представляя себе радость матери и скупую похвалу отца — не всяк способен признать свои ошибки, но мечты оставались мечтами.

Он учился.

Он вгрызался в пресловутый гранит науки, поскольку именно в ней находил отдушину. За манускриптами забывался и голод, и зловредный старик, полночи оравший матерные песни. На практикумах, сотворяя из костей и плоти нечто живое, Ричард чувствовал себя всемогущим, а не нищим оборванцем, на которого в Белом городе поглядывали с немалым подозрением. И в письмах домой, регулярных, пусть и стоило отправление целых три медяка, он писал исключительно об учебе.

Восторженно.