Сапфик - Кэтрин Фишер Страница 3

– Путь Наружу существует. Сапфик его нашел. Замочная скважина крохотная, меньше атома. Орел и лебедь стерегут ее, распластав крылья.

Пора двигаться. Пора разорвать эти чары! Аттия посмотрела в сторону.

Укротитель медведя, семеро жонглеров, плясуньи из труппы обступили арену. Они стояли неподвижно, как простые зрители.

– Господин! – шепотом позвала Аттия.

Чародей захлопал глазами.

– Ты искала сапиента, способного показать тебе путь Наружу, – начал он. – И ты нашла меня. – Чародей повернулся к толпе и заговорил громче. – Дорога, которой шел Сапфик, проходит через Дверь Смерти. Сейчас я помогу этой девице добраться туда и верну ее обратно!

Толпа загудела. Чародей за руку повел Аттию в центр дымной арены, слабо освещенной единственным факелом. Там стоял диванчик. Чародей жестом велел Аттии лечь.

От страха она упала как подкошенная.

В толпе кто-то вскрикнул, но ему тут же велели замолчать. Зрители подались вперед, источая жар и запах пота.

Чародей поднял руку, обтянутую черной перчаткой.

– Смерть, – изрек он. – Мы страшимся ее. Мы бежим от нее без оглядки. Между тем Смерть – это Дверь, открывающаяся в обе стороны. Сейчас вы собственными глазами увидите оживление мертвой.

Диванчик был жесткий, Аттия схватилась за края. Наступал момент, ради которого она сюда пришла.

– Узрите же! – воскликнул чародей. Он повернулся к зрителям, и они застонали, ведь в руке у него, откуда ни возьмись, появился меч. Чародей медленно вытащил его из ножен тьмы, и клинок холодно блеснул голубым. Чародей поднял его, и – вот чудо! – за многие мили от арены, на крыше Тюрьмы сверкнула молния.

Чародей посмотрел вверх, Аттия прищурилась.

Раскаты грома напоминали хохот.

На миг все замерли и обратились в слух. Сейчас Инкарцерон вмешается, сейчас он обрушит небо на землю, парализует их ярким светом и газом.

Но Инкарцерон не вмешался.

– Инкарцерон, отец мой, взирает на меня с одобрением, – изрек чародей и повернулся к Аттии. Свисавшими с диванчика цепями он сковал запястья девушки, для шеи и талии предназначались ремни. – Опасность велика, не вздумай шевельнуться, – предупредил маг, испытующе взглянул на Аттию и повернулся к публике. – Так смотрите же! – снова крикнул он. – Я освобожу ее. Я верну ее в наш мир. – Держа обеими руками, он поднял меч, острый конец которого замер над грудью Аттии.

«Нет!» – хотелось крикнуть девушке, но тело окаменело, взгляд не мог оторваться от сверкающего острия.

Она не успела даже вздохнуть: меч чародея вонзился ей в сердце.

Вот она, смерть. Теплые липкие волны накатывают, как приступы боли. Воздуха нет – дышать нечем, слов нет – говорить нечего. Смерть душит, как ком в горле.

Миг – и смерть обернулась бескрайней чистой синевой, похожей на небо Внешнего Мира. Вот Финн, вот Клодия. Они смотрят на нее, сидя на своих золоченых тронах.

«Я не забыл тебя, Аттия, – сказал Финн. – Я приду за тобой». В ответ Аттия выдавила лишь одно слово, которое сразило Финна наповал: «Обманщик».

Аттия открыла глаза. Еще мгновение, и к ней вернулся слух. Он примчался откуда-то издалека, принеся с собой ликующий рев толпы. Потом слетели путы, и чародей помог ей подняться. Кровь на одежде сохла и исчезала на глазах, меч в руках чародея был чист. Аттия поняла, что может стоять. Девушка вдохнула полной грудью, и зрение сфокусировалось. Тогда она увидела зрителей повсюду: на крышах, в окнах, на навесах… Аплодисменты и восторженные вопли лились нескончаемым потоком.

Темный Чародей схватил Аттию за руку и заставил поклониться вместе с ним. Затянутой в перчатку рукой он высоко поднял меч, а плясуньи и жонглеры скользнули на арену, чтобы собрать падающие, как звезды, монетки.

Представление закончилось. Толпа хлынула прочь, а Аттия так и стояла в углу квадратной арены, обхватив себя руками. Грудь побаливала. У двери, за которой скрылся чародей, собирались женщины с хворыми детьми.

Аттия медленно выдохнула. Она казалась себе полуживой дурочкой, которая оглохла и онемела от сильного взрыва.

Быстро, пока никто не заметил, Аттия шмыгнула под навес, пробралась мимо медвежьей ямы и убогого лагеря жонглеров. Один из них увидел девушку, но остался сидеть у костра, на котором жарились мясные обрезки.

Аттия скользнула за дверь под свесом крыши.

В комнате было темно. Чародей сидел у заляпанного зеркала при свете одинокой оплывшей свечи. Вот он поднял голову и увидел в зеркале ее.

Маг уже снял черный парик, разжал «отрубленный» палец, стер грим, молодивший морщинистое лицо, и швырнул драный плащ на пол.

Положив локти на стол, он расплылся в беззубой улыбке.

– Чудесно сыграно, дорогуша! – похвалил он.

– Я же говорила, что справлюсь, – кивнула Аттия.

– Теперь ты меня убедила. Если планы не изменились, работенка твоя. – Чародей сунул в рот комок кета и давай жевать.

Аттия огляделась по сторонам. Где же Перчатка?

– Нет, планы не изменились, – проговорила она.

Раз – от удара о стену разлетелся ворох бумаг. Два – следом полетела чернильница, разбившаяся в черную текучую звезду.

– Не надо, сир, пожалуйста! – пролепетал гофмейстер.

Финн не обратил на него ни малейшего внимания. Три – он с грохотом опрокинул стол. Свитки раскатились по полу, печати сцепились между собой, ленты запутались. Мрачнее тучи, Финн двинулся к двери.

– Сир, еще как минимум шестнадцать…

– Плевать!

– Что-что, сир?

– Ты меня слышал. Сожги их. Съешь. Скорми голодным псам.

– Приглашения дожидаются вашей подписи, сир. И Нерушимый договор. И распоряжения о коронационном одеянии…

– Ну сколько раз повторять?! – обрушился Финн на тщедушного гофмейстера, копошившегося среди бумаг. – Никакой коронации не будет!

Не дав гофмейстеру прийти в себя, Финн распахнул двери. Караульные, вытянувшись по стойке смирно, пристроились было за ним, но Финн только выругался. Бегом! Бегом по обшитым панелями коридорам, по Большому залу, мимо покрытых гобеленами диванов и изящных стульев, за портьеры… Запыхавшимся караульным не догнать. Финн прыгнул на стол, скользнул по полированной крышке, ловко обогнул серебряные подсвечники, перескочил на широкий подоконник, шмыгнул за створки и был таков.

Запыхавшийся гофмейстер застонал от досады.

Никем не замеченный, он вошел в комнатушку, закрыл за собой дверь и устало сунул под мышку стопку измятых бумаг. Внимательно оглядевшись по сторонам, вытащил миником, который дала Она. Кнопку гофмейстер нажал с отвращением, ибо ему претило настолько нарушать Протокол. Впрочем, ослушаться он не посмел: в ярости Она ничуть не лучше принца.