Вереск на камнях - Ульяна Гринь Страница 30

Эх, показать бы, а нечего… Я спохватилась. Вытащила из платья оберег-булавку. Её мне Ратмир подарил, когда узнал, что жду маленького. Такая вышла старинная приколка: круг с завитушками и знаком Мокоши, её прикладывают к одежде, а внутрь круга булавку закрепляют. Протянув булавку Лагутину, сказала:

— Это его работа.

— Простенько, но со вкусом, — пробормотал царь земель, проведя пальцем по металлу. — Допустим, для кузнеца у меня будет работа. А ещё?

— Ещё есть плотник и печник.

— Печник? А в бане печь может починить? — вдруг заинтересовался Лагутин. — У меня печь поддымливает.

— Может, — уверенно заявила я.

— Хорошо. А вы сама, девушка, вы что умеете делать?

Вот тут я споткнулась в своих мыслях. Что ему сказать? Травница я. Травками лечу. Руками. Рентген у меня зелёненький в глазах. Эх…

— Я окончила второй курс меда, — сказала я с грустью. — Сейчас в академическом отпуске. Почти.

— Медицинский? Есть доказательства? — прищурился Лагутин.

— Какие вы хотите доказательства? Теоретически можно позвонить в первый мед и узнать о студентке Завьяловой.

— Хорошо, я это сделаю, — он достал телефон и записал что-то быстро. — Мне нужна сиделка ровно на два дня. Готовы? Сможете?

— Сиделка — вам? — удивилась я, оглядывая мужчину с ног до головы. Он поморщился:

— Да не мне конкретно. Ладно, пошли.

Он развернулся и зашагал вглубь дома, даже не заботясь о том, пойду я за ним или нет. Да, такие люди не сомневаются, что их послушают.

Пожав плечами, я двинулась за ним. За гостиной была столовая, за столовой коридор, а потом Лагутин вошёл в большую светлую комнату. Я выглянула из-за его спины и подняла брови.

В кровати — сложной медицинской конструкции с приподнятой спинкой и экранами подключённых приборов — лежала девочка лет пятнадцати. Её тёмные волосы были заплетены в две нетугие косички по бокам головы, а глаза были закрыты. Ух ты! Интересно услышать диагноз…

— Вчера моя сиделка попросила расчёт, — мрачным голосом тихо сказал Лагутин. — Пока новую пришлют, ухаживать за Олей некому.

— Это ваша дочь?

— Это не ваше дело. Работа сиделки — искупать, накормить, сделать массаж всех конечностей и следить за показателями.

Отлично. Какой клёвый работодатель. Прямо горю желанием устроиться прямо сейчас.

— У неё паралич?

— Тетраплегия. После автомобильной аварии. Прогноз нулевой. Ещё вопросы?

Он обернулся ко мне и не заметил, как девочка открыла глаза. А я заметила, сказала ей:

— Привет!

— Иди в жопу, — буркнула она и отвернула голову.

Я удивилась, посмотрела на Лагутина. Он пожал плечами:

— Поэтому сиделки не задерживаются.

— Понятно, — пробормотала я. Мне тоже очень захотелось не задержаться, потому что вот это вот всё, типа помощи людям в любой ситуации, не проходить мимо, обращать внимание на боль людскую — это не совсем моё прямо сейчас. И пусть меня сожгут, но в старой полуразрушенной избе на окраине сейчас четырнадцать человек, которым я больше нужна, чем этой обиженной на весь свет девочке с параличом.

— Что?

Лагутин посмотрел на меня своим явно фирменным взглядом с прищуром. Я пожала плечами:

— Моим людям нужна работа.

— Дам.

О как. Другое дело.

— Хорошо, я согласна, но давайте детальнее.

— Не здесь.

Я бросила последний взгляд на Олю. Она смотрела в окно, но явно слушала, о чём мы говорим. Девочка не так проста, как хочет казаться. Ладно, разберёмся.

Мы снова оказались в гостиной, где Лагутин вытащил свой телефон:

— Где вы остановились?

— В доме, где мужики бухают, — исчерпывающе ответила я.

Он хмыкнул, набрал номер:

— Валя? К тебе придут работники от меня. Наймёшь. И найди у Лёши ключ от кузницы, пусть принесут в заброшку. Да, там люди будут жить.

Я спохватилась:

— Дерево кровлю починить!

— Да, Валя, дашь им досок, пусть крышу залатают, — сказал Лагутин, спросил у меня: — Ещё что-нибудь?

Я покрутила головой, потом вспомнила:

— Лошадям выгон.

— Разберёмся. Всё, Валя, на связи.

Он сбросил звонок и в упор посмотрел на меня:

— Начинаете сегодня. Мне нужны ваши паспорт и санкнижка.

А что я могла сказать?

Чем крыть?

Козырей на руках нет.

И я ответила просто:

— У меня их нет.

Он посмотрел на меня долгим странным взглядом и сказал:

— Тогда до свидания.

— То есть, вам даже не интересно почему? — усмехнулась я. Четырнадцать человек зависят от меня. — Меня не было здесь почти год. Я пережила такое, что вам и не снилось.

— Вряд ли больше, чем автокатастрофа, где погибла твоя жена, а её дочь осталась инвалидом.

— Сочувствую вашему горю, — сухо ответила я. — Но у меня тоже был трудный год. Я не развлекалась. Я спасалась от смерти и спасала других. Всех не удалось.

— О чём ты?

— Если я расскажу всё, вы сочтёте меня сумасшедшей, а мне этого не надо.

Я окинула его совсем не добрым взглядом. Мне этого ужас как не надо, но есть ли другой способ? Вон, Петрович сразу поверил, сразу растаял…

— Что у вас болит?

Лагутин растерялся. Всего на несколько секунд потерял самообладание, я заметила это так ясно, будто могла читать его мысли. А потом снова принял вид всезнайки:

— Ты о чём?

Мы уже на ты перешли? Ладно. Это обычно работает в обе стороны. Я шагнула ближе:

— Что у тебя болит?

— Ничего, — твёрдо ответил он.

Я усмехнулась.

— Не смеши мои тапочки! Человек в нашем мире не может дожить до сорока лет и не иметь застарелой болезни. Что болит?

— Ну, печень, — сознался он.

Я сделала его шаг:

— Снимай рубашку.

— Что-о-о?!

— Рубашку снимай, я что, не по-русски выражаюсь?

Не знаю, почему, но он снял пиджак и принялся расстёгивать рубашку. Я приблизилась вплотную, мягко спросила:

— Я буду трогать?

— Трогай, — разрешил он с улыбкой, которая мне показалась циничной. А насрать. Я положила ладонь на правую сторону живота, кстати, вполне себе подкаченного, с кубиками пресса. Разгладила эти кубики. Рентген сработал на славу. Хорошо, что он остался… А то бы я без него, как без рук!