Князь Света - Роджер Желязны Страница 30

— Я всегда был верующим, — продолжал Рилд; —иначе я не был бы избран на тот пост, который не так давно занимал. С тех пор,как невозможным стало для меня выполнить свое предназначение, я почувствовалогромную пустоту. Я подвел свою богиню, и жизнь потеряла для меня всякий смысл.

Учитель молча слушал.

— Но я услышал твои слова, — сказал Рилд, — иони наполнили меня какой-то радостью. Они показали мне другой путь к спасению,и он, как я чувствую, превосходит тот путь, которому я следовал доселе.

Будда всматривался в его лицо, слушая эти слова.

— Твой путь отречения — строгий путь. И он —правильный. Он соответствует моим надобностям. И вот я прошу дозволениявступить в твою общину послушников и следовать твоему пути.

— Ты уверен, — спросил Просветленный, — чтоне стремишься просто наказать самого себя за то, что отягчает твое сознание,приняв обличив неудачи или греха?

— В этом я уверен, — промолвил Рилд. — Явобрал в себя твои слова и почувствовал истину, в них содержащуюся. На службе убогини убил я больше мужчин, чем пурпурных листьев вот на этом кусте. Я даже несчитаю женщин и детей. И меня нелегко убедить словами, ибо слышал я их слишкоммного, произносимых на все голоса, слов упрашивающих, спорящих, проклинающих.Но твои слова глубоко меня затронули, и далеко превосходят они учение браминов.С великой радостью стал бы я твоим палачом, отправляя на тот свет твоих враговшафрановым шнурком — или клинком, или копьем, или голыми руками, ибо сведущ яво всяком оружии, три жизненных срока посвятив изучению боевых искусств, —но я знаю, что не таков твой путь. Для тебя жизнь и смерть — одно, и нестремишься ты уничтожить своих противников. И поэтому домогаюсь я вступления втвой орден. Для меня его устав не так суров, как для многих. Они должныотказаться от дома и семьи, происхождения и собственности. Я же лишен всегоэтого. Они должны отказаться от своей собственной воли, что я уже сделал. Все,чего мне не хватает, это желтая ряса.

— Она твоя, — сказал Татхагата, — с моимблагословением.

Рилд обрядился в желтую рясу буддистского монаха и сусердием предался посту и медитации. Через неделю, когда празднества близилиськ концу, он, захватив с собой чашу для подаяний, отправился с другими монахамив город. Вместе с ними он, однако, не вернулся. День сменился сумерками,сумерки — темнотой. По округе разнеслись последние ноты храмового нагас-варама,и многие путешественники уже покинули праздник.

Долго, долго бродил погруженный в размышления Будда по лесу.Затем пропал и он.

Вниз из рощи, оставив позади болота, к городу Алундилу, надкоторым затаились скалистые холмы, вокруг которого раскинулись зелено-голубыеполя, в город Алундил, все еще взбудораженный путешественниками, многие изкоторых напропалую бражничали, вверх по улицам Алундила, к холму с венчающимего Храмом шел Просветленный.

Он вошел в первый двор, и было там тихо. Ушли отсюда исобаки, и дети, и нищие. Жрецы спали. Один-единственный дремлющий служительсидел за прилавком на базаре. Многие из святилищ стояли сейчас пустыми, ихстатуи были перенесены на ночь внутрь. Перед другими на коленях стоялизапоздалые богомольцы.

Он вступил во внутренний двор. Перед статуей Ганеши намолитвенном коврике восседал погруженный в молитву аскет. Он медитировал вполной неподвижности, и его самого тоже можно было принять за изваяние. Поуглам двора неровным пламенем горели фитили четырех заправленных масломсветильников, их пляшущие огни лишь подчеркивали густоту теней, в которыхутонуло большинство святилищ. Маленькие светлячки, огоньки, зажженные особенноблагочестивыми богомольцами, бросали мимолетные отсветы на статуи ихпокровителей.

Татхагата пересек двор и замер перед горделиво занесшейсянадо всем остальным фигурой Кали. У ног ее мерцал крохотный светильник, и в егоневерном свете призрачная улыбка богини, когда она смотрела на представшегоперед ней, казалась податливой и переменчивой.

Перекинутый через ее простертую руку, петлей охватываяострие кинжала, висел малиновый шнурок.

Татхагата улыбнулся богине в ответ, и она, показалось, чутьли не нахмурилась на это.

— Это — заявление об отставке, моя дорогая, —заявил он. — Ты проиграла этот раунд.

Она вроде бы кивнула в знак согласия.

— Я весьма польщен, что за такой короткий срок добилсястоль высокого признания, — продолжал он. — Но даже если бы ты ипреуспела, старушка, это не принесло бы тебе особых плодов. Теперь уже слишкомпоздно. Я запустил нечто, чего тебе не остановить. Древние слова услышаныслишком многими. Ты думала, они утрачены, — и я тоже. Но мы оба ошибались.Да, религия, при помощи которой ты правишь, чрезвычайно стара, богиня, нопочтенна и традиция моего протеста. Так что зови меня протестантом — или диссидентом— и помни: я теперь уже больше, нежели чем просто человек. Спокойной ночи.

И он покинул Храм, ушел из святилища Кали, где спину емубуравил неотвязный взгляд Ямы.

Прошло еще много месяцев, прежде чем произошло чудо, а когдаэто случиось, то чудом оно не показалось, ибо медленно вызревало оно все этимесяцы.

Рилд, пришедший с севера, когда вешние ветры веяли надпросыпающейся землей, а на руке его была смерть, в глубине глаз — черный огонь;Рилд — с белесыми бровями и остренькими ушами — заговорил однажды среди дня,когда вслед за ушедшей весной пришли долгие летние дни и напоили все под МостомБогов летним зноем. Он заговорил неожиданно глубоким баритоном, отвечая назаданный ему каким-то путешественником вопрос.

За которым последовал второй, а потом и третий.

И он продолжал говорить, и еще несколько монахов и какие-топилигримы собрались вокруг него. За вопросами, которые задавали ему уже онивсе, следовали ответы, и разрастались эти ответы, и становились все длиннее идлиннее, ибо превращались в притчи, примеры, аллегории.

И сидели они у его ног, и странными затонами ночи стали еготемные глаза, и голос его вещал словно с небес, ясный и мягкий, мелодичный иубедительный.

Выслушав его, путники отправились дальше. Но по дорогевстречали они других путешественников и переговаривались с ними; и вот еще некончилось лето, когда стали пилигримы, стекающиеся в пурпурную рощу, просить овстрече с этим учеником Будды, о том, чтобы послушать и его слова.

Татхагата стал проповедовать с ним по очереди. Вместе училиони Восьмеричному Пути, прославляли блаженство нирваны, открывали глаза наиллюзорность мира и на те цепи, которые накладывает он на человека.