Собака и волк - Пол Андерсон Страница 30

— Нет, отец, каюсь. Милости Его я принижать не могу. Господь посылал мне в отшельничестве моем рыбу, чтобы мог я кормиться, подарил способность излечивать раны, спасаться от опасностей, дал редкий дар предвидения — все это милости недостойному грешнику.

Мартин выпрямился. В его манере пробудилось нечто позабытое, солдатское.

— Довольно. Приниженность не годится тебе, Корентин. Злоупотреблять ею, как и ложной скромностью, не что иное, как гордыня. Небеса отдали тебе приказ. Исполняй его.

Корентин проглотил подступивший к горлу комок.

— Прошу прощения. — Через минуту сказал дрожащим голосом: — Разрешите сознаться: я боюсь. Не знаю, как распорядиться своими способностями. К тому же они так малы, годятся лишь для домашнего употребления. Сейчас…

— Ты противостоишь самому сатане, — кивнул головой Мартин. — Я знаю это. Слишком хорошо это знаю.

Он наклонился вперед. Глаза неистово горели.

— Божественную волю часто трудно разгадать. Мы делаем ошибки, за которые расплачиваемся. А иногда… сатана сам творит чудеса. Мне приходилось даже видеть, как он принимал обличье самого Христа. — Он совершил крестное знамение.

— Но Господь всегда с нами, — продолжил он, — до конца света. Он поможет нам провидеть и одержать победу, если попросим Его об этом. Я припоминаю ошибку… — Еще раз ему пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание.

— Скажите мне, отец, — попросил Корентин.

Мартину словно бы полегчало. Он улыбнулся:

— Да нет. Ничего особенного. Неподалеку отсюда есть гробница, которую мой предшественник освятил как могилу мученика. Но я не мог найти подтверждающего источника о мученичестве усопшего. Даже имя его было мне неизвестно. Могла ли в таком случае моя паства поклоняться ему как святому? Я отправился к могиле и молил Господа о просветлении. Настала ночь. Передо мной явилась фигура, закутанная в черный саван, запачканный кровью. Голова его была отрезана, и он поддерживал ее рукой возле шеи. Я умолял его сказать правду, и он сознался, что при жизни был разбойником и что его обезглавили за его преступления. Я отпустил привидение и на следующий день оповестил паству о своем открытии. Сельские жители впоследствии чрезвычайно расстроились оттого, что поклонялись ложному святому. Вот и вся история.

— Вы так легко об этом рассказали, — заметил Корентин.

Мартин пожал плечами.

— Но то, что ходило в темноте вокруг Иса, — продолжил Корентин, — то, чего я боялся, до сих пор ходит вокруг руин. Оно…

Мартин опять стал очень серьезен.

— Мы можем столкнуться с ужасными вещами, — сказал он. — Поэтому все мы нуждаемся в сильном человеке.

— Я сделаю все, что в моих силах, отец, раз вы этого хотите.

— Этого хочет Бог. В Нем найдешь ты силу безграничную.

Затем очень практично, что было свойственно ему наряду с набожностью, Мартин добавил:

— Должности помощника епископа в Аквилоне недостаточно в связи с изменившимися обстоятельствами. Там нужен епископ. Повысить тебя в должности немедленно мы не можем. Дело это не такое простое. Мы с тобой должны еще и поговорить, и подумать, и помолиться вместе. Ты нуждаешься в советах. За годы, что ты провел в Исе, случилось очень многое, многое изменилось. Тебе нужно подготовиться к твоей миссии. И будет она трудной, сын мой и, возможно, смертельно опасной.

IV

Спустившись с горы, Грациллоний направился к дому Апулея в Аквилоне. Разговор с Руфинием принес ему значительное облегчение. Боль и гнев не ушли из его души, но подтаяли, в центре пока оставался ледяной стержень, но придет день — чувствовал он, — когда стержень этот растает и затопит Ниалла. Ему же до той поры необходимо продолжать работу.

Сейчас он собирался обсудить организацию защиты. Строительство фортификаций шло так успешно, что колония скоро покажется недругам заманчивой целью. Имперский закон внес ограничение на вооружение крестьянских резервистов, и «лесные братья» Руфиния оказались на нелегальном положении, Очень может быть, что власти скоро перестанут смотреть на это сквозь пальцы, как делали они раньше, пока Ис являлся их щитом…

Саломон скатился по ступенькам ему навстречу.

— О сэр, мы пойдем? — воскликнул он.

Грациллоний остановился:

— Ты о чем?

— Как, вы же обещали, сэр. Как только пройдет дождь, вы возьмете меня в город и объясните, как он охраняется. И учитель мой меня отпустил. А я вас все это время ждал и… и… — мальчишеский голос задрожал. Всклокоченная голова горестно поникла. — Вы не можете?

Грациллоний окинул его взглядом. В одиннадцать лет сын Апулея сравнялся ростом с отцом. Правда, весь он состоял из ног и глаз. Голубые, как у матери, они в этот момент затуманились. Он старался изо всех сил, чтобы губы не задрожали.

— Я понимаю, сэр, что вы заняты, — с трудом сказал он.

Грациллоний вспомнил. Обещание есть обещание. К тому же это был хороший мальчик, а у него в этот момент не было срочного дела.

— Отчего же, я не забыл, — солгал он. — Раньше я и в самом деле был занят. Но сейчас я с делами покончил и могу взять тебя с собой. Ну что же, пойдем?

Радость так и брызнула.

— Благодарю вас, сэр. Немедленно.

«Если бы у меня был сын, — подумал Грациллоний, и на мгновение к нему вернулась старая боль. — Но королевы Иса могли рожать только дочерей. Колдовские чары действовали и на меня: я не мог иметь дело с другими женщинами».

А как сейчас?

С тех пор, как произошла трагедия, ему было ни до чего. Желания близости с женщиной не возникало. Ему, правда, снились эротические сны, но сны эти были об утраченном, и, просыпаясь, он торопился забыть о них.

Он обернулся. Мелькнуло белое платье. Это вышла во двор Верания.

— Вы уже сейчас уходите? — тихо спросила она.

— А почему бы и нет? — возмутился ее брат.

— Мне хотелось, чтобы вы закусили перед дорогой… если у вас есть время, сэр.

Грациллоний призадумался. Было бы несправедливо заставлять ждать Саломона.

— Благодарю тебя, потом, когда вернемся, — неловко пробормотал он. — Хотя… если ты сейчас незанята, может, и ты к нам присоединишься?

Радость ее была столь велика, что затмила неудовольствие брата. Она спрыгнула со ступеньки с грациозностью, напомнившей ему Дахилис и Дахут («нет, лучше не думать!»). Волосы ее (тоже светло-каштанового цвета) были распущены. Непослушные кудряшки весело подкидывал ветер. Глаза были в отца — большие и карие. Вздернутый носик украшала мельчайшая россыпь веснушек. Черты лица ее опять напомнили Грациллонию дочь Бодилис, Уну, хотя между Веранией и теми, что лежали сейчас на морском дне, не было никакого родства. Взгляд его заставил ее покраснеть. Такая светлая кожа скрыть смущения никак не могла. Он отвел взгляд, и они двинулись в путь.