Вернуться в осень - Павел Стретович Страница 30

«Не узнаешь?»

«Узнаю…» Черные, когда-то молящие глаза, казалось, с состраданием смотрели на него. «Глаза? Я вижу ее глаза. Значит, она – не темнота…»

«Это ты – темнота. Ты меня видишь не внешним зрением, а внутренним».

«Как это?»

«Как сон».

«Это – сон?»

«Почти… Но я – наяву».

«Ты там или здесь?»

«Там – это в твоем прошлом мире? Я не могу быть там и здесь. Ты видишь меня – значит, я здесь».

«Зачем я тебе?»

«И не только мне…»

«Так. Не только тебе – это уже политика. Я ненавижу политику».

«Я тебя понимаю. И я – не политика. Я – здравый смысл. И – мир…»

«Ого. Это слишком много. Там, где я, не бывает мира».

«Ты сам виноват. Никто не заставлял тебя венчаться с принцессой».

«Никто. Но по-иному не вышло. А то, что случилось, назад не вернешь».

«А ты хочешь – назад?»

«А ты можешь? Тогда верни все еще раньше – до взрыва в кафе…»

«Нет. Я не могу. Даже на минуту. Но ты можешь исправить все здесь. Если хочешь. Ты хочешь?»

«Хочу. Теперь – хочу».

«Все просто. Тебе нужно объявить то, что было на самом деле. Что ты ничего не знал. Что это – случайность. Тогда брак недействителен. Это – закон».

«Хорошо. Только… Только зачем это тебе?»

«Всему свое время. И еще… Не высовывайся в Ушет-Гурде. И мрак-шахта – здесь. И… очнись. Ибо уже опасно».

…Сергей очнулся от того, что у него нестерпимо болели руки. Он приподнялся на локтях, перевернулся и оперся о большой валун, рассматривая свои посиневшие пальцы. Затем прислонил голову к камню и, закрыв глаза, застонал. Жив… И руки живы, если болят. А он что, ожидал другого? Быстрой и легкой смерти? Разве для этого он пришел в Шеол?

Он открыл глаза и посмотрел по сторонам. Слева покатым склоном уходила вверх стена утеса, теряясь размытыми контурами в тумане, справа виднелись вскоре обещавшие стать совсем родными редкие корявые деревца. Рох. Опять Pox. Pox?

Сергей быстро закрыл глаза и постарался сосредоточиться, затем вскочил на ноги и, не обращая внимания на болевшие руки, кубарем перекатился через валун.

В паре десятке шагов в тумане показалась огромная размытая тень. Длинные усы не спеша прошелестели по редким прошлогодним листьям, стряхнули шелуху с колючих кустов и взметнули дорожку пыли с каменистого склона. Восемь длинных выгнутых ног пронесли внушительное тело куда-то вдоль полосы скалистого обрыва. Чуть дальше, почти совсем скрытая в тумане, мелькнула еще одна устрашающая тень.

Сергей замер и перестал дышать. Голубой тарантул – огромный… Как дом. И не один… Что их привлекло – неужели просто шум падения с утеса? И как долго он был в беспамятстве?

Он не знал, что буквально в нескольких десятках метров от него, вдоль склона, лежали тела его недавно хохотавших врагов, в пылу боя наверху скинутых вниз и испускавших так любимый тварями сладковатый запах смерти и крови.

Когда белесая мгла скрыла последний устрашающий силуэт, Сергей медленно приподнялся и мягким стелющимся шагом двинулся прочь, интуитивно чувствуя опасность места и по опыту зная, что только веская причина может заставить хищников собраться вместе.

Через пару километров, там, где крутизна утесов понизилась и приобрела более пологий вид, он выбрался из тумана наверх и устало опустился под большое развесистое дерево, перематывая на ногах непослушными руками портянки и решая, что предпринимать дальше.

Так. Первое – найти воду. Хорошо помыться самому и освежить уставшую от множества беспамятств голову. Второе… Второе? Сейчас.

Он похлопал себя по карманам, нашел табак и кремень и свернул довольно приличную сигарету. Задумчиво посмотрел на кусочки камешков в руке – кресало… Способ древний как мир, зато самый надежный. Высек искру и неторопливо закурил. Тяжело вздохнул – надо как-то бросать… От этого только трудности и сложности. Собрать волю и… Вот только надо немного обжиться – нормально обжиться. Чтоб закончились проблемы и голова не забивалась трудностями космических масштабов. Да, проблемы… Они закончатся? Будет когда-нибудь тишина и спокойствие?

Сергей вздохнул и выбросил окурок в сторону. Бумага здесь совсем плохая – не хочет тлеть как положено. Одни беды… Так, что сейчас? Вода – понятно. Потом надо найти жилье – какой-нибудь городок – и устроиться подработать, чтобы не думать о хлебе насущном. И переждать смутное время, и немного прийти в себя. И как можно больше информации о жизни, о множестве мелочей местного быта, который каждый знает с детства и не придает значения. Обжиться. Стать своим и не привлекать внимание.

И, кажется, я знаю, к кому можно обратиться за помощью. Начинаем опять с нуля – с того же, что и несколько дней назад, когда он первый раз вышел из Роха. И еще не имел врагов…

– Да ровнее бей, дурень, ровнее! Где вас таких в горах только берут? Смотри. – Олди сдвинул полукруглые лепестки дощечек и ловко опустил обруч. Затем рассчитанными точными ударами по зубилу начал вгонять его вниз. Почти готовая бочка, осталась отпарка… Потом подал молоток Сергею:

– Держи. И помни – это молоток, а не топор.

Скрипнула дверь – в амбар сначала забежала собака, усиленно махая хвостом, чтобы ее не прогнали, потом заглянула Милия.

– Обедать, господа труженики. Тетя просила передать, что она лично приволочет всех за шиворот, если опять все остынет. Ант, мне бы…

– Ладно. Тоже мне волокуша… – ворчливо отозвался пожилой Олди – хозяин фермы и брат Габа, однако сразу взял тряпку и начал вытирать руки. Он любил и одновременно побаивался свою дородную и острую на язык супругу. – Не задерживайтесь. Ну-ка, морда, – на улицу. – Это уже к собаке, отчаянно вилявшей хвостом и хитро поглядывавшей на подвешенные в углу для копчения длинные пяди домашней ветчины.

Скрипнула, закрываясь, дверь амбара, и сразу зычный голос на улице:

– А ну, голопузые, – за стол, пока я вас, ядрена карамель…

Радостно завизжала довольная детвора – семилетние двойняшки Гука и Люка, загремели брошенные ведра и тут же послышался грохот – видимо, догонявшие друг друга «голопузые» споткнулись на деревянном крыльце.

Сергей тоже взял тряпку и начал вытирать руки, поглядывая на Милию. Она очень изменилась за эти два месяца, что он провел на ферме ее дяди Олди. Пропала бледность и сухость лица, щеки порозовели, наливаясь жизненной силой, в глазах появился здоровый блеск. Его эмацея явно приносила пользу.

Она довольно часто наведывалась из Наодока к дяде, и у Сергея с ней завязалось что-то вроде дружбы, хотя ему и казалось, что она излишне его уважает и называет на «вы».

…Когда два месяца назад он, уставший и измученный, опять постучал в дверь гостиного двора Габа, то надеялся на небольшую помощь, участие и добрый совет. Но нашел искреннюю радость и добрую заботу о себе. И хороших друзей.