Расколотый мир - Феликс Гилман Страница 30

Она похлопала Магфрида по широкой спине и сказала, что все хорошо. Здоровяк благодарно взвизгнул, как малый ребенок. Она села, подобрала юбки и жестом велела ему сесть напротив. Затем, опустив жалюзи, облегченно вздохнула.

В поезде было холодно, словно в огромном черном коробе для льда, кожа сидений туго скрипела. Лив слышала, что в Локомотивах всегда холодно. Она укутала плечи шалью, вздрогнула. Дернула за тонкую цепочку у окна, и вагон наполнился холодным электрическим светом. Достала дневник и начала писать.

— Не смотри, Магфрид. Ложись спать. Нам еще долго ехать.

После драки в отеле она удивилась, что их не бросили в какую-нибудь тесную и затхлую тюрьму Линии. Одному линейному Магфрид сломал нос, другого зашвырнул в кучу ржавого мусора. Чтобы усмирить такого верзилу, понадобились усилия семерых. Они держали и пинали его, а Лив стояла рядом и умоляла их прекратить. Пыталась вычислить старшего офицера, но все линейные были для нее на одно лицо. Они нацепили на Магфрида наручники и потащили его куда-то; она последовала за ними и не удивилась, когда сама оказалась в наручниках. Ее усадили в тесную кабинку с цементными стенами, начали светить в глаза фонарем и потребовали — снова! — объяснить, кто она такая.

— Мой друг болен. Умственно отсталый, можно сказать, — объяснила она. — Он не понял ваших вопросов и не хотел причинить вреда. Я могу заплатить.

Они конфисковали ее вещи, включая золотые часы, и она понятия не имела, сколько просидела в кабинке одна.

Затем они вошли снова, заставили ее подписать новые формы. И опять оставили одну.

Ей стало интересно, обсуждают ли они ее дело. Возможно, советуются по ее поводу с самим Локомотивом. Или просто убрали дело в архив и забыли о ней? Бог его знает.

Следят ли они за ней?

Стоит ли написать в Академию? Вряд ли. Все ее нутро противилось тому, чтобы просить о помощи. Она приехала сюда одна, и сама будет решать свои проблемы. Не за этим ли она здесь?

В кабинке не было окон, и линейные не кормили ее. Минуты тянулись, как часы. Локомотив отправится без нее — наверное, уже отправился. У нее закружилась голова, а потом она разозлилась. Да как они смеют, как они только смеют? Эти линейные безобразны, отвратительно воспитаны, омерзительны, только и поклоняются, что своим нелепым железным богам. Она резко встала, попыталась открыть дверь. Но та, конечно, была закрыта. Казалось, вся станция состоит из запертых железных ворот — замок людоеда, вставший у нее на пути. Как они смеют преграждать ей дорогу на Запад?

Ее злость была искренней — и в то же время просчитанной. Чтобы переспорить этих людей, освободить Магфрида и выбраться отсюда, нужно быть злой. С линейными нужно быть властной и высокомерной, заключила она. Они раболепны от природы. Она же гораздо выше ростом и крепче здоровьем, чем обычный линейный. Ей предстоит первое большое испытание на пути, и она не желает сдаваться! Она подготовилась, сделала глубокий вдох и подняла руку, намереваясь громко ударить по двери.

К ее удивлению, дверь с грохотом распахнулась. Один из тысяч, бледных, сутулых линейных швырнул ей часы и объявил:

— Доктор Альверхайзен? Вы свободны. На вас нет вины. Можете идти.

— Как вы... Я... — Она собралась с духом. — Но я не уйду без моего друга.

Лив отпустили. Она не осмелилась спросить, почему. Возможно, кто-то за ней присматривал. Магфрида ей вернули, словно вещь из ее багажа. Она заполнила за него бланки.

— Распишитесь здесь и здесь, мэм. Спасибо. Можете идти.

Все разрешилось слишком легко. Вместе с облегчением она испытывала разочарование. «Еще не время, — думала она. — Главное испытание еще впереди».

Лив заспешила по коридорам. Судя по часам, она просидела в кабинке почти целый день. Уже вечер, Локомотив вернулся, и скоро опять отправится. В стенах станции ощущалось напряженное ожидание. Она пробежала через Вестибюль. Груженный сумками Магфрид плелся за ней. Загудел свисток, заскрежетали шестерни, сбежались люди, и она успела лишь краем глаза увидеть Локомотив прежде, чем сесть в него. Да, может, это и к лучшему.

Записка, прилепленная к окну вагона, гласила: «ОСТАВАЙТЕСЬ НА МЕСТАХ, ПОКА ЛОКОМОТИВ НЕ ТРОНЕТСЯ». От красного шрифта становилось не по себе. Лив подумала, что это требование почтения — такое же, как запрет заходить в церковь с покрытой головой. Она села.

Сиденья были изготовлены из какого-то черного материала, напоминавшего кожу, и при свете лампы неприятно лоснились. Они предназначались для людей ростом ниже ее. Магфриду пришлось лечь на бок и поджать ноги, отчего он выглядел особенно жалко.

Казалось, Локомотив не трогался с места часами. Лив сидела, сцепляя и расцепляя руки.

— Не волнуйся, Магфрид. Все будет хорошо. Тысячи, десятки тысяч обычных людей постоянно делают это.

Судя по виду Мафрида, ее слова не убедили его.

Локомотив не бездействует, понимала Лив, он готов к рывку, как свернувшаяся кольцами змея, заряжен мощнейшим потенциалом.

Она сидела в напряжении, готовясь к неожиданному толчку, от которого можно свалиться с сиденья. Под ногами нагнеталось давление. Приглушенный грохот, шипение, низкий беспрестанный стук молоточков — Локомотив набирал силу.

— Жди, Магфрид, не вставай. Все будет хорошо.

Нервным движением она отодвинула дверь; та сопротивлялась.

Лив вышла в узкий коридор — центральную артерию Локомотива. Дверь закрылась за ней, и она услышала, как Магфрид застонал. Но, прежде чем она смогла вернуться к нему, проходивший мимо линейный едва не сбил ее с ног, а еще один, спешивший в другую сторону, столкнулся с ней и заставил развернуться. Она уловила ничего для нее не значащие обрывки разговора: «Рэйвенбрук — дозаправка — Каури — Рорк — Усердие». Двое линейных трусили по коридору бок о бок и грозились вот-вот растоптать ее, но в последний момент обежали ее с обеих сторон, презрительно бубня что-то себе под нос.

— Простите. Извините, сэр. Пожалуйста. Не подскажете, когда мы отправляемся?

Линейный шагнул влево, потом вправо, пытаясь уйти от нее, но она ему не позволила. Он со вздохом поднял глаза.

— Сэр, когда мы...

— Уже двадцать четыре минуты в пути. Возвращайтесь на свое место.

И, оттолкнув ее плечом, он прошел мимо.

Она доковыляла до своего сиденья. Ей показалось, что пол под ногами ходит ходуном. Она приоткрыла жалюзи. За окном стремительно проносились холмы, сливаясь в жидкое пятно, и от этого кружилась голова.

Значит, вот как они видят нас? Таким они видят наш мир?

Рельсы позади уходили вниз, на север, и краем глаза Лив увидела станцию. Та удалялась, как тень, но все еще оставалась огромной, сложной, укутанной дымом громадой, похожей на двигатель внутреннего сгорания или электромотор огромных размеров; станция словно отражала то, что происходит внутри нее, а мир, творимый Локомотивами, был отражением их станций; размер и расстояние для Локомотивов, казалось, не значили ничего.