Прокаженный - Феликс Разумовский Страница 30

«Ну что, ребята, мы будем ехать или нет?» — Сарычев опять вывернул с Ленинского на Московский, удачно пролетел желтый светофор и, уже минуя автобусную остановку, наконец-то увидел голосующую девушку.

— За четвертак на Южное отвезете?

Майор кивнул, включил скорость и, плавно тронув с места, понимающе покосился на букетик из четырех гвоздик: — Мда…

— Однокурсница погибла, похороны сегодня. — Девушка немного помолчала и краем платочка вытерла повлажневшие глаза. — Я к моргу опоздала, автобус уже уехал.

Сарычев из вежливости спросил:

— Умерла-то отчего?

— Маньяк убил. — Не заметив никакой ответной реакции, пассажирка искренне удивилась. — Вы что, телевизор не смотрите? Извращенец какой-то, сердца вырывает, — она перешла на шепот, — насилует. Надюху-то вон на улице нашли, голую, в луже крови…

Перед глазами Сарычева возникла недавно виденная жуткая картина — набухший, дымящийся от теплой крови снег, раскинувшееся поперек дороги женское тело. Он вдруг услышал из глубины веков истошный крик: «Утонули жирные времена на дне Каялы-реки! Тьма покрыла свет русской жизни! Раньше жизнь текла из света во тьму, а нынче времена обратились наничь [112]. Все навыворот, все противу правил! Были вечи Трояни, минули лета Ярославля, а теперь народ русский попал в бездны наничья. Блаженны те, кто спит и не видит этого. Но как жить имеющим очи?» Кричал, заходясь от боли, паленый спереди березовыми вениками, длинноволосый человек на дыбе.

Не взяв с пассажирки денег, майор покатил назад и минут десять простоял в очереди на КПП — гибэдэдэшники тормозили всех без разбора, несли службу по усиленному варианту, старались. Сарычев уже проехал Дунайский проспект, когда позади резанул ухо звук мощного сигнала и часто-часто заморгали дальним светом — кто-то нахально требовал уступить дорогу. Майор взглянул на спидометр — стрелка застыла против шестидесяти, левый ряд был свободен. Все ясно — ребятки в джипе просто решили немного развлечься. Скучно без лохов на «Жигулях»…

Он включил правый поворотник и съехал в крайний ряд, надеясь, что этим все и закончится, но фары продолжали мигать, а сигнал, похожий на паровозный гудок, не умолкал. Майору это надоело. Он резко дал по тормозам, и лоханувшийся водила подпер «семерку» в задний бампер. Хорошо, если тот не треснул. «Ладно, сами напросились». — Чувствуя себя суровым воином с сердцем, обросшим шерстью, Александр Степанович вышел из машины.

— Ну ты, лидер вонючий, совсем охренел? — Из иномарки под хлопанье дверей вылетели двое — в пропитках, стриженые, крутые как вареные яйца. — Ездить, сука, не могешь? Вот мы тебя ща…

Сарычев в полемику вступать не стал. Миг — и разговорчивый браток, заполучив увесистый пинок чуть пониже живота, заткнулся и сник, а его товарища майор ухватил за кадык, медленно сведя пальцы. Раздался хрип, лицо любителя острых дорожных ощущений посинело, и он присоединился к лежащему у колес грубияну. Глянув на них мельком, Сарычев распахнул дверь и вытащил из джипа третьего члена экипажа. Энтузиазма на его прыщавой харе не наблюдалось, и, слегка тряханув пассажира за отворот куртки, при этом едва не сломав ему шею, майор с негодованием произнес:

— Что ж это вы, голуби, дистанцию не блюдете? Машину вот мне изувечили! Денег давайте, а то настроение у меня сегодня неважное — сокрушу.

Он подтолкнул братана — озадачься, мол, но тут обладатель отбитого мужского достоинства, несколько оклемавшись, схватился за газовый ствол, РГ-89, из коего, кстати, совсем неплохо пуляется дробью [113].

Пришлось Сарычеву сокращать дистанцию и мощным ударом в лоб вырубать стрелка. Тот упал лицом вниз и замер, а ошалевший третий сноровисто выгреб содержимое карманов коллег, добавил свои кровные и, получив апперкот в челюсть, оказался настоящим другом — тихо залег рядом со товарищи.

«Сукины дети». — Майор выбросил ключи от джипа в сугроб, туда же зашвырнул «газуху» и покатил дальше. Уже у Фрунзенского универмага ему вдруг пришло в голову, что если бы он сам был маньяком, то выбирал бы жертвы среди случайных попутчиц. А что, удобно — ни шума, ни гама, ни любопытствующих граждан. Сами просятся, любая на выбор.

Ехать домой сразу расхотелось, и Сарычев медленно попилил в крайнем правом ряду, пристально вглядываясь в голосующих молодых женщин. Куда же вы все, дурашки? Нет бы общественным транспортом…

В его голове продолжал звучать вопрос: «Как жить имеющему очи?» Как жить ему, майору Сарычеву, видящему то, что не видно большинству?

— Помни, главное справедливость, — негромко сказал Свалидор.

— Зло искореняй огнем души без пощады, — отозвался Яромудр.

— Честь, честь, честь… Не посрами род… — тысячегласо, словно листва в саду, зашептали предки. — Не выдай наших…

И Сарычев понял, как ему жить дальше. Продолжая ехать, не повышая скорости, в крайнем правом ряду наконец увидел подходящую. Радужное сияние вокруг ее тела стремительно блекло — сегодняшнюю ночь она вряд ли переживет. На ее призыв Сарычев не откликнулся, проехав чуть вперед, остановился в ожидании. Девица томилась недолго, через минуту ее подобрала белая «девятка» и стремительно повлекла куда-то в район Парголово. За рулем сидел настоящий профессионал, и Сарычев больше чем на три корпуса его не отпускал — тот легко мог оторваться с концами. Шустро выехали на Выборгское шоссе и тут уж передний привод дал о себе знать — «девятка» начала быстро уходить. «Куда ты денешься, впереди знак». — Особо насиловать мотор Сарычев не стал, и когда наконец догнал машину, вокруг уже было полно народу — «девятка» на полном ходу врезалась в бампер не пропустившего ее КАМАЗа. На то, что осталось от пассажирки, сидевшей на переднем «месте смертника», майор и смотреть не стал — не на что было. Почему-то чувствуя свою причастность к смерти девушки, он вздохнул, развернулся и покатил домой. Причем прекрасно ориентируясь в темноте — про габаритные огни вспомнил, лишь когда менты сняли с него штраф. Как водится, без квитанции, по половинной таксе. В России живем…

Уже у самого дома майор почувствовал зверский голод и с досадой вспомнил, что пропустил обед. Да уж, аппетит-то пока еще дай Бог каждому. Сделав крюк, он остановился возле метро, выбрал в подземном переходе старушенцию поцивильней, купил жареную курицу, зелени, лаваш. И представив, как все это съест — не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой, — пришел в самое благостное состояние духа.

Однако уже у себя в подъезде он вдруг расхотел есть и почему-то ощутил смутное беспокойство. Поднялся в квартиру, разделся, вымыл руки и двинулся на кухню, чувствуя, как тревожный дискомфорт усиливается с каждой минутой. С тяжелым сердцем он поставил сковородку на огонь, кинул масла, соли, приправу из пакетика и, расшмотовав куру на части, принялся ее разогревать, добавляя для вкуса перца и чеснока. Вкусно запахло жареным, но Сарычев внезапно забыл про куру, нахмурился и подошел к окну. Осторожно выглянул из-за занавески и осознал наконец причину своего беспокойства — из стоявшего неподалеку от помойки «мерседеса» на него смотрели пустые глаза смерти.