Сладкое искушение - Венди Хаггинс Страница 31

— Приветик, — бормочет девчонка в черном платье, вышедшая из авто вместе со своими друзьями. Она касается моего плеча, но я, не останавливаясь, обхожу ее. Я щипаю себя за переносицу.

Похоть — это ущербная двоюродная сестрица любви. Она как те домики из соломы и веток (*Отсылка к сказке "Три поросенка"). Несравнимые понятия. Как же я ошибался, думая, что мне будет достаточно простого удовлетворения похоти. Но ведь это не жизнь. Я бы с радостью обменял все плотские утехи своей жизни на одно мгновение любви с Анной. Но не судьба, и от этого еще больнее. Господи, видел бы меня сейчас отец — подал бы мои яйца к чаю.

Я брожу и брожу, пока жажда увидеть Анну не становится настолько сильной, что я разворачиваюсь и за секунду добегаю до своей машины. Я бы не удивился, если бы меня остановили за превышение скорости, копам Лос-Анджелеса как-то не до меня.

Я добегаю до номера, открываю дверь и меня просто оглушает аромат Анны. Я едва не дрожу, вдыхая его. Низ живота пронзает болью, но я не обращаю на это внимания, а захожу в номер. Анна беспокойно спит, и мне хочется забраться к ней в постель и обнять. В итоге я как полный дурак сажусь на свою кровать и страдаю по девушке.

Заведя будильник на 4:30, понимаю, что ни при каких обстоятельствах не смогу уснуть. Я больше не увижусь с Анной и мне хочется лелеять последние часы пребывания с ней.

Наступает чертова половина пятого. Анна просыпается в замешательстве от звонка будильника и я говорю ей, что придется рано стартовать. Я не решаюсь сказать ей, что повезу ее в аэропорт. Наше великое приключение заканчивается. Пузырь лопнул и реальность показалась во всей своей, как никогда отвратительной, красе.

Анна послушно, без возражений, собирает вещи и садится в машину. И чем ближе мы подъезжаем к аэропорту, тем ниже опускается мое настроение.

— Куда мы? — сонно спрашивает она.

Мое сердце начинает нервно колотиться.

— Ты возвращаешься домой. Я все устроил. Патти встретит тебя в аэропорту Атланты.

— Почему? — Она изворачивается на сиденье, глядя на меня.

— Все слишком усложнилось.

— Из-за меча или из-за меня? — спрашивает она. Вопрос прозвучал как-то грустно, и я опасаюсь как бы не стало еще хуже. Почему мне постоянно приходится объяснять, в каком дерьме мы находимся? Почему она никак не может этого понять?

— Тебя, — говорю. Из-за тебя. Из-за того, каким мне никогда не стать. Из-за того, что я никогда не смогу себе позволить. Я начинаю задыхаться от злости на такую несправедливость.

— Неужели тебе так невыносимо, что кому-то ты небезразличен? — спрашивает она.

Значит, не будем ходить вокруг да около.

— Я бы сказал, что не просто "небезразличен", а кое-что другое, Анна. Я видел вчера все твои эмоции, ты была словно в пузыре розовой жвачки.

— Ну и что?! — кричит она. — Я не собиралась тебя в них посвящать. Уж извини, что я на секунду утратила контроль и показала их тебе!

Я сжимаю зубы и сворачиваю к аэропорту. Как же меня сводит с ума вся эта ситуация. Чем скорее она уедет, тем лучше.

— Не устраивай сцен.

— Высадить меня на рассвете у аэропорта — а это, по-твоему, не сцена?

Высадить? Как будто я бросаю ее в опасности.

— Сперва я удостоверюсь, что тебе ничего не угрожает.

— Не утруждайся! — выплюнула она. Ее гневный пыл будоражит меня. Но затем все меняется, когда у нее начинает подрагивать подбородок. — Я никогда не летала на самолете.

Я до отчаяния надеюсь, что она не заплачет. Лучше уж злость, чем слезы.

— С тобой все будет в порядке, — говорю я.

— Я хочу остаться с тобой.

Не цепляйся, Анна, прошу тебя, отпусти. Не усугубляй, тем более, когда мне тоже хочется схватить тебя и не отпускать.

— Нет, — говорю. — Твой отец прав. Тебе надо как можно скорее возвращаться домой. Я сам себе не доверяю, когда дело касается тебя.

— Ты не доверяешь себе или мне?

Я всю ночь думал об этом. Прокручивал десятки сценариев. Как мы сбегаем. Как она просит меня не останавливаться и я, игнорируя тот вопль интуиции, иду дальше. Как мы живем в Атланте, недели проводим только вдвоем, втайне ото всех, пока мой отец находится в Нью-Йорке. Но у каждого сценария одинаковый финал…

Наша смерть. Убийство Анны у меня на глазах. Такова жестокая реальность.

Но Анна явно не думает об этом. В ее воображении повсюду радуги, котята и долбаные единороги.

Во мне закипает разочарование. И я взрываюсь.

— Я ни одному из нас не доверяю! Мы ни при каких обстоятельствах не сможем быть вместе. Просто чудо, что ты еще невинна. Если Меч Справедливости оставлен тебе не просто так, то тебе тоже следует держаться как можно дальше от меня. Потому что, я клянусь тебе, если ты скажешь мне сейчас остановить машину, я сорвусь. — Я чуть наклоняюсь к ней. — Ты бы смогла устоять перед наркотиком, если бы тебя постоянно дразнили им, Энн? Смогла бы? Мы играем с огнем!

Она широко распахивает глаза, осознавая ситуацию. Теперь ей понятно, каково мне было вчера, но мне не нужна ее жалость. Никакие слова не смогут вызвать нужный мне эффект. Я смотрю на открытую стойку регистрации, перед которой, к счастью, нет очереди.

— И что ты будешь делать дальше? — спрашивает она. — Вернешься и будешь выполнять поручения своего отца, делая вид, что мы даже не знакомы?

Она угадала, правда, из ее уст это звучит угнетающе жалко. Вздохнув, я откидываю голову на подголовник.

— Чего ты от меня хочешь?

На какое-то время она задумывается.

— Ты должен работать. — Голос Анны переполнен эмоциями, и я в миллионный раз пожелал, чтобы она перестала быть такой мягкой со всем остальным миром. Ей надо стать более жесткой, продуманной. Надо, чтобы она меня разлюбила. Надо, чтобы отпустила.

— Знаешь, что сказал отец, когда я вернулся домой после того, как он встретил тебя? — Тихо говорю я. — Он сказал, что сам Бог ошибся, поставив тебя у меня на пути. И он прав.

— Нет. Твой отец ошибся! И еще неизвестно, кто кому попался на пути. У тебя тоже есть свое предназначение.

Мне хочется рассмеяться над ее до нелепости наивным рассуждением, что мне предначертано нечто хорошее, но я лишь качаю головой. Она считает, что я соблазняю девушек ради забавы. Ее чувства ко мне вызваны тем фактом, что она ничего обо мне не знает. Пора бы это исправить.

Я рассказываю ей о связи отца с Мариссой, наблюдая при этом, как она хмурится от ужаса, стоит мне упомянуть подпольную есть проституции в Атланте. Вот-вот, сладенькая Анна, — хочется мне сказать. — Я связан с сексуальным рабством. Что ты теперь думаешь обо мне?

— Накануне нашей поездки мне привели девочку, совсем ребенка. Ей было не больше двенадцати. И тогда впервые я возразил отцу, сказав ему, что не смогу.