Полумертвые души. Соседи - Сергей Никшич Страница 31

Тишина стала еще более напряженной, как пауза между двумя раскатами грома. И он в который уже раз пожалел о том, что сказал. Быть может, своего бредня ему теперь придется ждать до скончания века. И удача опять пройдет стороной. Повезет только Тоскливцу, у которого руки вечно потные и липкие, и к ним прилипает все подряд. Особенно купюры. А ему не везет. И от отчаяния он так навалился на дверь, что чуть ее не выломал. Гапка струхнула, и он услышал ее шаги.

– Поаккуратнее там, поаккуратнее, гора сала, – услышал он ее почти ласковый голос. Гапка упорно не замечала того, что живот Головы словно испарился и фигура у него теперь, как у двадцатилетнего парубка. – Нечего дверь ломать! Вот тебе твой вонючий бредень, не знаю даже, что ты им ловил…

Давно не смазанная дверь со скрежетом распахнулась, Гапка кинула бредень к ногам Головы и тут же закрыла дверь. Голова услышал, как она закрывает ее на цепочку и задвигает засов.

«Подлая, – подумал Голова. – Из-за нее даже в дом, где прожил всю жизнь, не зайдешь. И все дело в том, что она была слишком нормальной. Нормальной до ненормальности. Разве человек, который все делает как все и всегда во всем прав, может считаться нормальным? По-моему, такая нормальность как раз свидетельствует о ненормальности».

– Гапка, ты ненормальная, слышишь!!! – закричал Василий Петрович, но из-за двери послышались молитвы. Молились, как он понял, за его заблудшую душу.

Но времени вслушиваться в молитвы у него не было, и он бросился бежать на площадь к сельсовету, потому что купюры летели с неба только туда. И стал прыгать с бреднем по площади, как козел по весне, чтобы и себе ухватить пару чемоданов хрустящих, пахнущих типографской краской бумажек. Тоскливец подвизался неподалеку, но ему бредень и вправду не был нужен – деньги намертво прилипали к его ладоням, и он сладострастно рассовывал их по карманам и снова принимался гоняться за ними. А тут подоспел и Павлик, которого правильно прозвали Прыгучим. Он так стал гонять по площади, словно был мячиком из натурального каучука. И при этом успевал причитать о том, что с ним поступили не по справедливости, не предупредили о том, что будут давать деньги, обошли, обокрали и так далее.

– Кто тебя мог предупредить? Кто?!! – зарычал на него Голова. – Никто не знал!

– Обокрали, обошли, – продолжал нудить Павлик, гоняя по площади.

Надо честно сказать, что Голова совсем взмок, бредень захватывал намного меньше купюр, чем ему хотелось бы, и он опасался, что Тоскливец и Павлик разбогатеют, а он будет по-прежнему жить на Галочкиных хлебах и почти забесплатно протирать штаны в присутственном месте. Но тут солнце выглянуло из-за туч и чуть не скатилось с горизонта от хохота. И в его лучах купюры-фантомы растаяли, как туман, и Голова, который как раз ловил последнюю из них бреднем, предстал перед районным начальством, которое неожиданно въехало на площадь в покрытой толстым слоем пыли «Ниве». Начальство изумленно взирало на Голову, который, как казалось, ловил бреднем воздух. Тоскливец и Павлик замерли в немой сцене. Тоскливец боялся даже подумать о том, что в карманах у него ничего не окажется, а так оно на самом деле и было, а Павлик сразу смекнул, что его надули, и приготовился выпустить из себя очередную порцию стенаний и жалоб на несправедливое к нему отношение.

Акафей вылез из машины, подошел к взмыленному, как беговая лошадь после гонки, Голове, деловито заглянул в бредень и ничего там не обнаружил. После этого он, как ветеринар кролика, осмотрел Голову, проверяя того на дееспособность. Но Голова был трезв, и не было никаких признаков того, что он уже успел отметиться в корчме.

К счастью для Головы, сельчане отсутствовали, потому что были заняты облапошиванием горожан на рынках, и потому можно было не опасаться, что по селу, как лесной пожар, распространятся дикие слухи о дожде из несуществующих денег. Черт принес на площадь только Явдоху, которая, как известно, овощами не торговала и последнее время жила, как и положено супруге, на деньги Богомаза. Увидев эту малопонятную для непросвещенного зрителя сцену, Явдоха сказала:

– Мертвые деньги на деревню посыпались. Не к добру! Районное начальство посчитало участие в этом бреде ниже своего достоинства, и «Нива», выпустив струю удушливого черного газа, рванула на поиски лучшей доли. А Голова, за неимением лучшего занятия, принялся ругаться с Явдохой.

– Чертова баба! – без обиняков приветствовал он ее, хотя она, свежая, как сладкий весенний ветер, была скорее похожа на переодетую принцессу, чем на чертовую бабу. – Вот заладила – мертвые деньги. Разве бывают мертвые деньги, чтоб язык у тебя отсох! Испугать меня хочешь, и это ты говоришь тому, кто никогда тебе ни в чем не отказывал, любую справку выдавал вне очереди и безвозмездно…

Явдохе прекрасно было известно, однако, что Голова был всегда с ней любезен, потому что никак не мог ею налюбоваться и старался, чтобы она заходила в сельсовет почаще. Дон Жуан, даже если живет в селе и одет не в камзол и кружева, а в помятый, хотя и дорогой костюм, все равно остается в душе Дон Жуаном. Но какой женщине, даже если она добрая фея, не нравится, когда на нее смотрят, как на изысканную драгоценность? И Явдоха не сердилась на суматошного Василия Петровича, потому что принимала его таким, каким он был. И она, не желая его обидеть, постаралась оправдаться.

– Мертвые деньги, – объяснила она, – это деньги, на которые больше ничего нельзя купить. Все, что на них можно купить, – уже было куплено. И они как бы исчезают. И то, что ты видел, – мираж, прощание бумаги с этим миром. Она ведь тоже навидалась на своем веку. При ней рыдали, ее прижимали к груди, за нее покупали лекарства, чтобы кого-то спасти, или оружие, чтобы, наоборот, отправить в лучший из миров. Из-за нее интриговали. Ее боготворили. Она пропитана людскими флюидами. Она почти живая. И она не может исчезнуть просто так. Банковские подвалы, где уничтожают деньги, для нее, как крематорий, и она, вольнолюбивая, норовит исчезнуть сама по себе.

– Никогда о таком не слышал, – проворчал Голова. – Новости! Ты, Явдоха, хотя и красивая, но, наверное, врешь. Я вообще сомневаюсь иногда в том, что женщина способна говорить правду. Где-то я слышал, что слово сказанное уже есть ложь… А слово, сказанное женщиной?

Голова махнул рукой, словно отчаялся услышать на этом свете хоть слово правды от прекрасного пола.

– Ну, как хотите, – ответствовала Явдоха, которой препираться с Головой было лень, и пошла своей дорогой по известному делу – отнести супругу бутерброд размером с районную многотиражку, чтобы тот не отвлекался от работы – заказов на иконы было великое множество.

Тоскливец и Павлик, однако, поняли, что над ними судьба в очередной раз произдевалась, но на самом деле им все было как с гуся вода. И они услужливо отнесли бредень в сельсоветскую кладовку и положили его на осколки от товарища Ленина.

Маринка, которая в этом фестивале не участвовала, не потому, что ей не нужны были деньги, а потому, что опоздала, бросила на них, взмыленных и покрытых грязью, презрительный взгляд.