Несбыть - Елена Капитонова Страница 31

Позади скрипнула дверь. В таверну зашел очередной посетитель. Зал моментально наполнился напряженным жужжанием, люди перешептывались и тайком бросали взгляды на вошедшего. Мимо протопали ноги в подкованных сапогах, промелькнул щегольской костюм цвета весенней травы, проплыли огненные кудри.

О, встречи с ним она ждала с нетерпением! Рыжебородый подстрекатель улыбался и манерно раскланивался с присутствующими. Приветливость выглядела наигранной, в глубине изумрудно-зеленых глаз скрывались высокомерие и холодность. Хозяин таверны засуетился, вываливая на стойку кружки и приборы. Прислугу послали в подвал за свежим окороком. Что это — благоговение или страх?

Вчерашний вечер научил Баньши осторожности. Снова затевать ссору посреди злополучной таверны было бы по меньшей мере глупо. Девушка затаилась и, игнорируя намеки разносчиков об освобождении стола, возилась с салатом дольше обычного.

Задержка себя оправдала. Вскоре к объекту наблюдения присоединилась не менее колоритная личность. Здоровенный тип, будто из вчерашних костоломов, с гнусной щетинистой рожей и безжалостным взглядом кутался в серое одеяние, какое носят странствующие монахи. Стоило ему войти в таверну, разговоры смолкли. Не было ни шепотков, ни обсуждений. Все таращились на «монаха» в настороженном ожидании.

Рыжебородый единственный из всех оставался невозмутимым и, не обращая внимания на происходящее вокруг, продолжал со вкусом налегать на окорок. Когда тяжелая поступь бугая замерла за его спиной, в таверне повисла такая звенящая тишина, что Баньши захотелось кашлянуть, чтобы разрядить обстановку. Огромная лапа легла на плечо зеленого камзола, и давешнего подстрекателя тут же закорчило, как от нестерпимой боли.

Со своего места Фея хорошо видела, как у «монаха» напряглись мускулы на ногах повыше сношенных сандалий и закатились глаза. Ей показалось, что он прочитал рыжебородому какие-то стихи, но от обрушившейся на зал тишины вдруг так загудело в ушах, что слов она не разобрала.

Не прошло и минуты, как все кончилось. Едва громила опустил руку, как его жертва обмякла, чуть не свалившись на пол. Несколько человек подскочили и помогли мужчине удержаться на месте. Один из посетителей махал рукой «монаху», стараясь привлечь его внимание, двое других украдкой дотрагивались до краешка его одеяния, когда он шел мимо. Дверь позади Баньши скрипнула, на нее на миг налетел кисловатый запах застоявшегося на солнце молока, а потом таверна взорвалась сотнями звуков.

— Дэнуц! Сам Дэнуц! Я его впервые видел!

— Ишь надумал кому пророчить. Этот и сам себе нагадает, а нам кто?

— То-то ты ему рукой махал.

— Да скорее курица летать научится, чем Вестник на твою «мельницу» клюнет.

— Сам ты мельница! А ну отойди, дай глянуть, как там одаренный?

На лице «одаренного» застыла восторженная улыбка, которая совсем не сочеталась с его прежним высокомерием. Фея с интересом всматривалась в рыжебородого, пока тот не покончил с трапезой. Потом расплатилась, повесила на плечо кожаную сумку и двинулась вслед за загадочным типом.

Яркие волосы помогали не потерять его в толпе. Фея шла на несколько шагов позади и слышала, как мужчина насвистывает и бормочет себе под нос. Люди перед ним расступались, многие смотрели завороженно, другие — с любопытством, кое-кто — с опаской. Известная в городе личность, сразу видно, но вот чем прославился?

Неужели и этот притащился сюда с Изумрудного острова? Не Румыния, а филиал Ирландии в Юго-Восточной Европе! Что за песня, кстати? Раньше она такой не слышала.

Идущий впереди человек тем временем продолжал напевать, увлеченно отбивая ладонью ритм на бедре. Несильный голос порой давал петуха, зато в словах слышалось неподдельное чувство:

Улица расширялась, дома по сторонам выглядели все богаче, и Баньши сама не заметила, как вышла на главную городскую площадь. Вымощенная плотно подогнанными друг к другу гладкими камнями, она была сплошь усеяна народом. Отовсюду доносилась музыка. Мужчины в нарядных, с вышивкой, суконных накидках и смушковых [11] шапках угощали сладостями хихикающих разрумянившихся женщин. Дети глазели на прилавки с выпечкой, от которых в воздух поднимался ароматный пар. Торговцы раззадоривали покупателей, выкрикивая названия своего печева: «Паржоалэ!», «Ынвыртитэ!», «Пасча!», «Брюй!», «Папанащи!». [12]

Ого, да у них тут праздник! Девушка поймала за рукав чумазого мальчонку лет шести. Сорванец облизывал ядовито-красный леденец в форме петуха и смотрел сквозь него на Фею.

— Слышь, малый? По какому поводу сборище?

— Так это, Мэрцишор.

— А понятнее? Я не местная.

— Приход весны. Кажный год отмечаем, первого марта, — мальчик заскучал и нетерпеливо переминался с ноги на ногу, оглядываясь по сторонам.

— Не рановато? — усмехнулась Фея. — Вон небо какое серое, тучи чуть не до земли свисают. Того и гляди снег пойдет. Ветер ледяной. А у вас весна.

— Ну так то Граф безобразит, — по-взрослому рассудительно протянул малец. — Не любит солнце, кровопиец. Почитай, весь год в тучах живем, привыкли.

— Ладно, беги, — разрешила Баньши. — Только конфет много не ешь, а то зубы заболят, и станешь мужичок-старичок.

— Неа, — шмыгнул носом потенциальный обладатель плохих зубов. — От сахара дети растут, мне брат говорил. А я хочу стать большим и сильным, как Фэт-Фрумос.

— Кто-кто?

— Ну ты, тетя, вообще ни гугу! Фэт-Фрумос. Тот, что с Вьюгой-Морозом сражался, чтобы Подснежник спасти. А потом еще за Прекрасную Фею дрался. И помер. А на месте, где из него кровь вытекла, цветы выросли. Белые с красными пятнышками.

— Тоже хочешь стать удобрением для цветов? — удивилась девушка.

— Неа. Я с Графом пойду биться! Пущу ему кровь, и пусть из него чертополох в лесу вырастет. А потом меня Прекрасная Фея полюбит. Их у нас, правда, нет. Но, как солнце будет, глядишь, объявятся. Не может быть, чтоб их совсем на свете не осталось.