Шестое Правило Волшебника - Терри Гудкайнд Страница 31

– Значит, это тайное общество? – шепотом спросила Никки.

Все засмеялись. Брат Нарев смеяться не стал, только его губы снова раздвинулись в улыбке.

– Нет, дитя. Совсем наоборот. Наше первостепенное желание и основной долг – как можно шире разнести правду о низменности людской. Создатель совершен. А мы, смертные, – лишь ничтожные черви. Мы должны сознавать нашу гнусную сущность, если надеемся избежать его справедливого гнева и заслужить освобождение в мире ином. Самопожертвование во имя всеобщего блага – единственный путь к спасению. Наше братство открыто для всех, кто желает посвятить себя благому делу и жить праведной жизнью. Большинство людей не принимают нас всерьез. Когда-нибудь они станут относиться к нам иначе.

Сверкающие мышиные глазки смотрели, не моргая, а глубокий мощный голос брата Нарева нарастал, как гневный глас Создателя.

– Наступит день, когда жаркое пламя перемен пронесется по этой земле, сжигая все устаревшее, омертвевшее и ложное, дабы новый порядок расцвел на почерневших останках зла. Когда мы очистим мир, не станет никаких властителей, повсюду будет порядок, установленный простыми людьми для простых людей. И лишь тогда не будет ни голодных, ни замерзающих, ни нищих, ни оставленных без помощи. Всеобщее благо – вот что будет превыше всего, превыше эгоистических желаний индивидуума.

Никки хотела творить добро. Действительно хотела. Но голос брата Нарева звучал так, что ей показалось, будто за ней со скрежетом захлопнулась дверь темницы.

Глаза всех присутствующих устремились на нее – настолько ли она хороша, как ее мать?

– Это звучит просто чудесно, брат Нарев.

Он кивнул.

– Так и будет, дитя. И ты поможешь приблизить тот день, И да ведут тебя твои чувства. Ты станешь солдатом, марширующим к новому мировому порядку. Это будет долгий и опасный путь. Но ты должна хранить веру. Все остальные, кто присутствует сейчас в этой комнате, вряд ли доживут до этого дня, но ты, возможно, еще увидишь в один прекрасный день тот дивный новый порядок, который наступит в нашем мире.

Никки сглотнула.

– Я буду молиться об этом, брат Нарев.

На следующий день, нагруженная большой корзиной с хлебом, Никки выскочила из экипажа вместе с несколькими взрослыми дамами из братства, чтобы раздать хлеб нуждающимся. Ради такого случая мать нарядила ее в красное гофрированное платьице и коротенькие белые носочки с красным орнаментом. Гордая, что наконец-то творит добро, Никки шагала по загаженной вонючей улице, неся корзинку хлеба и мечтая о том дне, когда повсюду наступит новый порядок и все воспрянут из бездны отчаяния и нищеты.

Некоторые улыбались и благодарили ее за хлеб. Другие брали хлеб молча, без улыбки. Большинство, впрочем, выражали недовольство тем, что хлеб принесли слишком поздно и буханки слишком маленькие, и вообще не того сорта. Но Никки это нисколько не обескураживало. Она повторяла беднякам слова матери, объясняла, что во всем виноват булочник, который в первую очередь печет хлеб ради собственной прибыли, а поскольку милосердие – не главное его качество, то этот хлеб он выпекает в последнюю очередь. Ей очень жаль, говорила Никки, что плохие люди относятся к беднякам, как к людям второго сорта, но в один прекрасный день Братство Порядка придет в эту страну и позаботится о том, чтобы ко всем относились одинаково.

Так она шла по улице, раздавая хлеб – и вдруг какой-то мужчина схватил ее за руку и поволок в узкую темную боковую аллею. Никки протянула ему буханку. Мужчина выбил корзинку у нее из рук и заявил, что ему нужно серебро или золото. Никки сказала, что у нее нет денег, и испуганно ахнула, когда он притянул ее к себе. Грязные пальцы жадно шарили по ее телу, даже в самых интимных местах, в поисках кошелька, но не нашли ничего. Он стянул с нее туфельки и, ничего не обнаружив, отшвырнул прочь.

Здоровенный кулак дважды ударил Никки в живот. Девочка рухнула на землю. Грязно выругавшись, мужчина растворился среди отбросов.

Никки приподнялась на трясущихся руках. Ее вырвало в грязный поток, выливавшийся из-под мусорных куч. Проходившие мимо люди все видели, но отводили глаза и спешили дальше по своим делам. Некоторые быстро заскакивали в аллею, наклонялись, выхватывали буханки из раскрытой корзины и убегали. Никки ловила ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание. По щекам текли слезы. Коленки кровоточили. Платье было все заляпано.

Когда она в слезах вернулась домой, мать при виде нее улыбнулась.

– У меня тоже часто слезы наворачиваются на глаза, когда я вижу, как они живут.

Никки отчаянно затрясла головой и рассказала матери, что какой-то мужчина схватил ее и ударил, требуя денег. Она с плачем кинулась в объятия матери, крича, что это плохой, плохой, плохой человек.

Мать ударила ее по губам.

– Не смей осуждать людей! Ты всего лишь ребенок. Кто дал тебе право судить других?

Ошеломленная ударом – не столько болезненным, сколько неожиданным, – Никки окаменела. Во рту стоял привкус рвоты.

– Но, мама, он был жесток со мной... Трогал меня повсюду, а потом ударил!

Мать снова шлепнула ее по губам, на этот раз сильнее.

– Я не позволю, чтобы ты бездушными речами унижала меня перед братом Наревом и моими друзьями! Слышишь? Ты не знаешь, что заставило его так поступить! Может, у него дома больные дети, и ему нужны деньги на лекарства. А тут ему попадается богатенькая избалованная девчонка, и он не выдерживает, зная, что его собственных детей всю жизнь обманывают такие, как ты, чтобы покупать себе красивую одежду и всякие безделушки. Ты не знаешь, какие жизненные тяготы приходится выносить этому человеку. И не смей осуждать людей за их поступки только потому, что ты слишком бесчувственна и эгоистична и не желаешь даже постараться понять их!

– Но я думаю...

Мать ударила ее в третий раз так, что Никки пошатнулась.

– Думаешь? Размышления – кислота, разъедающая веру! Твой долг – верить, а не думать! Разум человека несопоставим с разумом Создателя! Твои мысли – как и мысли всех прочих людей – совершенно бесполезны, как вообще бесполезно все человечество. Ты должна верить, что Создатель вложил свою доброту в эти заблудшие души. Ты должна руководствоваться чувствами, а не разумом. И твой единственный путь – вера, а не мысли.

Никки проглотила слезы.

– И что мне тогда делать?

– Тебе должно быть стыдно, что мир так жесток к этим несчастным, и они вынуждены в растерянности наносить удары. В будущем ты должна найти способ помочь таким людям, ибо у тебя есть все, а у них – ничего. Это твой долг.

В тот вечер, когда отец вернулся домой и на цыпочках зашел к ней в комнату, чтобы посмотреть, насколько сильно она пострадала, Никки взяла его за большие пальцы и крепко прижала их к щеке. Хотя мать и говорила, что он плохой человек, Никки почувствовала себя просто замечательно, когда отец молча опустился на колени возле кровати и начал ласково гладить ее по голове.