Безвинная - Гейл Кэрриджер Страница 32

— Новенький, да? Может, хотите глоточек, а, шеф? Всего-то пенни.

Молодой человек, стоявший в тени обшарпанной кирпичной стены, был бледным и изможденным. Грязный шарф, обмотанный вокруг шеи, несомненно, скрывал изрядное количество укусов.

— Похоже, с тебя уже хватит.

— Ну вот еще! — грязное лицо кровешлюхи расплылось в неожиданной улыбке, открывшей коричневые гнилые зубы. Он принадлежал к тому типу, который вампиры довольно грубо именовали «закусками».

Профессор Лайалл оскалился на парня, показывая, что вампирских клыков у него нет.

— А, вон оно что, шеф. Ну, не обижайтесь.

— Я не обижаюсь. Но пенни для тебя найдется, если поделишься кое-какой информацией.

Бледное лицо молодого человека напряженно застыло.

— Я не крыса, шеф.

— Мне не нужны имена твоих клиентов. Я ищу одного вампира. По имени Акелдама.

Кровешлюха выпрямился, отделившись от стены.

— Его вы тут не найдете, шеф. У него и без нас есть из кого крови пососать.

— Да, это мне хорошо известно. Но меня интересует, не знаешь ли ты, где он сейчас.

Парень закусил губу.

Профессор Лайалл протянул ему пенни. В Лондоне не так много вампиров, и кровешлюхи, зарабатывающие на них, обычно знают многое о местных роях и одиночках — иначе им не выжить.

Парень закусил губу еще крепче.

Профессор Лайалл протянул ему еще один пенни.

— Ходят слухи, что он уехал из города.

— Продолжай.

— А как — кто его знает. Я и не думал, что вампиры могут шастать так далеко.

Профессор Лайалл нахмурился:

— Есть идеи, куда он мог отправиться?

В ответ кровешлюха только помотал головой.

— И зачем?

То же движение.

— Еще пенни, если назовешь того, кто знает.

— Назвать-то я назову, да вам это не понравится, шеф.

Профессор Лайалл протянул парню еще один медяк.

Кровешлюха пожал плечами:

— Та, другая королева — вот кто вам тогда нужен.

Профессор Лайалл мысленно застонал. Ну конечно, тут замешаны вопросы внутренней вампирской политики.

— Графиня Надасди?

Молодой человек кивнул.

Профессор Лайалл поблагодарил кровешлюху за помощь, остановил убогую коляску и сказал вознице, чтобы ехал в сторону Вестминстера. Однако примерно на полпути передумал. Вампирам пока лучше не знать, что отсутствием лорда Акелдамы заинтересовались БРП и стая Вулси. Постучав кулаком в стенку, он велел поворачивать в сторону Сохо, где намеревался встретиться с одним рыжеволосым знакомым.

* * *

Профессор Лайалл вышел из коляски на Пикадилли-серкус, расплатился с возницей и прошел еще квартал на север пешком. Даже в полночь это был приятный уголок города, прибежище множества молодых людей с артистическими наклонностями, пусть даже слегка неопрятных и не блещущих умом. Профессор Лайалл никогда не жаловался на память — вспышку холеры, происшедшую двадцать лет назад, он помнил так ясно, будто это случилось вчера. Иногда ему казалось, что запах этой болезни до сих пор висит в воздухе. Поэтому в Сохо ему всегда хотелось чихать.

Квартира, в дверь которой он постучал и куда его впустила совсем молоденькая горничная, оказалась чистой и опрятной, хотя, пожалуй, немного слишком пестро украшенной. Айви Танстелл вылетела ему навстречу в прихожую в пышном кружевном чепце, из-под которого выбивались ее темные кудри. Над левым ухом к чепцу были приколоты голубые шелковые розы, что придавало ему какой-то странно залихватский вид. Одета Айви была в розовое платье для прогулок, и Лайалл порадовался, что не потревожил ее во время отдыха.

— Как поживаете, миссис Танстелл? Прошу прощения за визит в столь поздний час.

— Добро пожаловать, профессор Лайалл. Рада вас видеть. Вам совершенно не за что извиняться. Мы придерживаемся ночного распорядка дня. После того как мой дорогой Танни оставил службу у вас, он так и не сумел избавиться от этой привычки, и это даже кстати при его профессии.

— О да. Как поживает Танстелл?

— Он сейчас проходит пробу для спектакля.

Айви провела гостя в крошечную гостиную, где с трудом помещались канапе, два кресла и чайный столик. Казалось, убранство комнаты тщательно подобрано исключительно в пастельных цветах. Тут была представлена богатейшая коллекция розовых, бледно-желтых, небесно-голубых и сиреневых оттенков.

Профессор Лайалл повесил шляпу и пальто на хлипкую шляпную стойку, втиснутую в угол за дверью, и занял одно из кресел. Ощущение было такое, будто сидишь в вазочке с пасхальными конфетами. Айви устроилась на канапе. Юная служанка, вошедшая вслед за ними, вопросительно взглянула на хозяйку.

— Чаю, профессор Лайалл, или предпочитаете что-нибудь более кровавое?

— С удовольствием выпью чаю, миссис Танстелл.

— Вы уверены? У меня есть восхитительные почки — я их отложила для завтрашнего пирога, а сейчас ведь как раз приближается полнолуние.

Профессор Лайалл улыбнулся:

— Ваш муж много вам рассказывал о жизни среди оборотней, не так ли?

Айви слегка покраснела.

— Не скажу, чтобы очень. Боюсь, я ужасно приставала к нему с расспросами. Ваша культура мне кажется невероятно интересной. Надеюсь, вы не сочтете это за дерзость.

— Ничуть. Но чая и в самом деле будет вполне достаточно.

Айви кивнула горничной, и девушка, явно радостно взволнованная, убежала.

— У нас бывает не так много посетителей вашего круга, — посетовала Айви.

Профессор Лайалл, как истинный джентльмен, не мог напомнить, что скандальный брак мисс Хисселпенни и, как следствие, потеря того скромного статуса, какой она имела прежде, сделали всякие связи с ней нежелательными для большей части общества. Только такая великосветская оригиналка, как леди Маккон, могла позволить себе поддерживать подобное знакомство. А теперь, когда и сама Алексия впала в немилость, Айви, должно быть, стала в обществе настоящим изгоем.

— Как идут дела в шляпном магазине?

Большие карие глаза миссис Танстелл сразу загорелись.

— Что тут сказать — я управляю им всего один день. Конечно, и вечером его не закрывала. Ведь мадам Лефу обслуживает сверхъестественных — я об этом слышала. Но вы просто не поверите, чего только не наслушаешься в шляпном магазине! Только сегодня я узнала, что мисс Уиббли помолвлена.

До замужества Айви, как было известно профессору Лайаллу, обсуждала светские сплетни только с леди Маккон, которая ими в лучшем случае не интересовалась, а в худшем — относилась с нескрываемым презрением. И бедняжка Айви никак не могла до конца утолить свою страсть.